не так смешно что он писатель как то что мы читатели
Обрати внимание, мой друг, на этот дом!
— Ба! Да ведь это писательский дом. Знаешь, Бегемот, я очень много хорошего и лестного слышал про этот дом. Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов.
— Как ананасы в оранжереях, — сказал Бегемот и, чтобы получше полюбоваться на кремовый дом с колоннами, влез на бетонное основание чугунной решетки.
— Совершенно верно, — согласился со своим неразлучным спутником Коровьев, — и сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будующий автор «Дон Кихота», или «Фауста», или, черт меня побери, «Мертвых душ»! А?
— Страшно подумать, — подтвердил Бегемот.
— Да, — продолжал Коровьев, — удивительных вещей можно ожидать в парниках этого дома, объединившего под своею кровлей несколько тысяч подвижников, решивших отдать беззаветно свою жизнь на служение Мельпомене, Полигимнии и Талии. Ты представляешь себе, какой поднимется шум, когда кто-нибудь из них для начала преподнесет читающей публике «Ревизора» или, на самый худой конец, «Евгения Онегина»!
— И очень просто, — опять-таки подтвердил Бегемот.
— Да, — продолжал Коровьев и озабоченно поднял палец, — но! Но, говорю я и повторяю это — но! Если на эти нежные тепличные растения не нападет какой-нибудь микроорганизм, не подточит их в корне, если они не загниют! А это бывает с ананасами! Ой-ой-ой, как бывает!
— Кстати, — осведомился Бегемот, просовывая свою круглую голову через дыру в решетке, — что это они делают на веранде?
— Обедают, — объяснил Коровьев, — добавлю к этому, дорогой мой, что здесь очень недурной и недорогой ресторан. А я, между тем, как и всякий турист перед дальнейшим путешествием, испытываю желание закусить и выпить большую ледяную кружку пива.
— И я тоже, — ответил Бегемот, и оба негодяя зашагали по асфальтовой дорожке под липами прямо к веранде не чуявшего беды ресторана.
Бледная и скучающая гражданка в белых носочках и белом же беретике с хвостиком сидела на венском стуле у входа на веранду с угла, там, где в зелени трельяжа было устроено входное отверстие. Перед нею на простом кухонном столе лежала толстая конторского типа книга, в которую гражданка, неизвестно для каких причин, записывала входящих в ресторан. Этой именно гражданкой и были остановлены Коровьев и Бегемот.
— Ваши удостоверения? — она с удивлением глядела на пенсне Коровьева, а также и на примус Бегемота, и на разорванный Бегемотов локоть.
— Приношу вам тысячу извинений, какие удостоверения? — спросил Коровьев, удивляясь.
— Вы — писатели? — в свою очередь, спросила гражданка.
— Безусловно, — с достоинством ответил Коровьев.
— Ваши удостоверения? — повторила гражданка.
— Прелесть моя… — начал нежно Коровьев.
— Я не прелесть, — перебила его гражданка.
— О, как это жалко, — разочарованно сказал Коровьев и продолжал: — Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский — писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? — обратился Коровьев к Бегемоту.
— Пари держу, что не было, — ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.
— Вы — не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
— Ну, почем знать, почем знать, — ответил тот.
— Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.
— Протестую, — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!
— Ваши удостоверения, граждане, — сказала гражданка.
— Помилуйте, это, в конце концов, смешно, — не сдавался Коровьев, — вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове? Или в этой голове? — и он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того, чтобы гражданка могла получше осмотреть ее.
— Пропустите, граждане, — уже нервничая, сказала она.
Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили какого-то писателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой широко лежал на воротнике пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель приветливо кивнул гражданке, на ходу поставил в подставленной ему книге какую-то закорючку и проследовал на веранду.
— Увы, не нам, не нам, — грустно заговорил Коровьев, — а ему достанется эта ледяная кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечтали с тобой, положение наше печально и затруднительно, и я не знаю, как быть.
Бегемот только горько развел руками и надел кепку на круглую голову, поросшую густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть. И в этот момент негромкий, но властный голос прозвучал над головой гражданки:
— Пропустите, Софья Павловна.
Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возникла белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Он приветливо глядел на двух сомнительных оборванцев и, даже более того, делал им пригласительные жесты. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане, которым он заведовал, и Софья Павловна покорно спросила у Коровьева:
— Как ваша фамилия?
— Панаев, — вежливо ответил тот. Гражданка записала эту фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.
— Скабичевский, — пропищал тот, почему-то указывая на свой примус. Софья Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобы они расписались в ней. Коровьев против Панаева написал «Скабичевский», а Бегемот против Скабичевского написал «Панаев». Арчибальд Арчибальдович, совершенно поражая Софью Павловну, обольстительно улыбаясь, повел гостей к лучшему столику в противоположном конце веранды, туда, где лежала самая густая тень, к столику, возле которого весело играло солнце в одном из прорезов трельяжной зелени. Софья же Павловна, моргая от изумления, долго изучала странные записи, сделанные неожиданными посетителями в книге.
Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Писатели и читатели
«Сочинители романов наносят
читателям двойной ущерб:
воруют у них деньги и время».
Особенно эта ошибка характерна для любителей поэзии. Большая часть поэтического творчества – всего лишь красивая упаковка банальностей. Форма, в которой заключено крайне простое содержание. Возьмем, к примеру, такие строки одного известного поэта: «служив отлично-благородно, долгами жил его отец, давал три бала ежегодно и промотался наконец». Масса информации в четырех строках, но ведь здесь гениальность проявилась только в форме, а содержание очень простое. Еще пара строк: «привычка свыше нам дана: замена счастию она». Банальность, но как здорово звучит! И дальше: «Татьяна (русская душою, сама не зная почему) с ее холодную красою любила русскую зиму». Красиво, кратко, но это все. Данные строки – результат наличия поэтического таланта. Об иных талантах и способностях этого поэта по этим строчкам судить сложно.
Подведу небольшой итог моим рассуждениям. Писательский талант – всего лишь одна из разновидностей творческих способностей у человека. Он имеет точно такую же природу, что и талант оратора, рассказчика, публициста, художника, музыканта, актера. И среди представителей этих профессий можно встретить кого угодно – как интеллектуалов, так и законченных идиотов.
Кто такие писатели?
Чем писатели принципиально отличаются от читателей? Разница между этими слоями населения заключается в подходе к написанию текстов. Многие читатели тоже способны выдать весьма занимательные и грамотные тексты (и даже целые книги), особенно, если они часто практикуются в этом деле, умны и имеют чувство юмора, но они делают это по-другому. Разницу можно объяснить довольно просто на примере из романа «12 стульев». В нем Ильф и Петров мимоходом упомянули об одной особенности, которая была присуща товарищу Бендеру: «Остапа несло». Именно эта способность и характерна для любого настоящего писателя: его «несет» при написании произведения. Из писателя прут потоком не мысли (такое тоже случается, но реже), а именно тексты.
Это состояние сами писатели называют «вдохновением», чтобы скрыть истинную суть процесса собственного творчества, напоминающего скоропостижное освобождение организма от слов и предложений, роящихся в голове. Вот как писал о вдохновении Михаил Зощенко: «Должен сказать, что лично я работаю большей частью и главным образом имея вдохновение, то есть то творческое напряжение, которое позволяет работать легко, быстро и успешно. При такой работе на рассказ тратится столько времени, сколько требуется, чтобы его записать».
Мне кажется, что при характеристике писательского таланта вместо слова «вдохновение» лучше использовать словосочетание «неудержимое словоизвержение». Мы, обычные читатели, лишены возможности испытать это состояние, поэтому сначала думаем, а потом пишем. Или не думаем, но пишем. И почти всегда мы вымучиваем фразы и предложения при сочинении даже несложных текстов. Кто-то из читателей «тужится» до боли в голове, пытаясь что-то родить, у других «роды» идут полегче, но до того неостановимого потока, который свойственен писателям, нам бесконечно далеко.
Очень важно, что те слова, которые вырываются на волю из писательской головы, берутся непонятно откуда, в чем признаются сами писатели. Причем в массовом порядке.
Приведу характерную цитату из письма Франца Кафки в письме к своей возлюбленной Фелиции: «я не способен мыслить, в моем мышлении я постоянно ощущаю некие границы. но связная, последовательная работа мысли мне недоступна. По сути, я ведь не умею даже рассказывать. Единственное, чем я владею — это некие силы, которые концентрируются где-то на невообразимой для нормального взгляда глубине и дают мне возможность пробовать себя в литературе».
Стивен Кинг в одном из интервью сказал примерно о том же: «помню, как писал рассказы и романы, когда был еще студентом. Мне казалось, что моя голова взорвется: мне сразу хотелось написать так много вещей. У меня были десятки идей, зажатых в тесном пространстве. Казалось, что им нужно только разрешить оттуда выйти. Во мне был огромный поток, мне достаточно было погрузить туда трубу, и все просто выплескивалось наружу. Сейчас это еще отчасти так, но уже не с той интенсивностью».
А вот что писал о сути собственного таланта наш замечательный прозаик Сергей Довлатов: «. Литература, в сущности, предрешена. Писатель не творит ее, а как бы исполняет, улавливая сигналы. Чувствительность к такого рода сигналам и есть Божий дар».
Марк Твен в работе «Когда книга устала» так рассказывал о своем творческом методе: «Пока книга пишется сама собой, я – верный и преданный секретарь, и рвение мое не ослабевает; но как только книга попытается взвалить на мою голову труд придумывания для нее ситуаций, изобретения событий и выдумывания диалогов, я ее откладываю и забываю о ней». Откладывал он на время – пока книга снова не начинала записываться на бумагу без всяких усилий.
Поэтический талант – по сути, разновидность писательского. И вдохновение у поэтов проявляется схожим образом. Вот как Надежда Мандельштам в «Воспоминаниях» описывала процесс сочинения стихов своим мужем: «Весь процесс сочинения состоит в напряженном улавливании и проявлении уже существующего и неизвестно откуда транслирующегося гармонического и смыслового единства, постепенно воплощающегося в слова».
Завершу цитирование на тему писательского таланта еще одним мнением на ту же тему, которое принадлежит известному екатеринбургскому музыканту Александру Пантыкину, который высказал весьма любопытную точку зрения об едином источнике вдохновения применительно к разным видам творчества: «Дело в том, что сам человек не создает, он пишет то, что ему диктует кто-то сверху по художественным каналам. Поэтому человек никогда не объяснит, почему он написал такую мелодию, а не другую, и почему у одного человека мелодия гениальная, как, допустим, у Моцарта, а у другого – мелодия неинтересная, как у Римского-Корсакова. Есть художники, которых мы называем гениями потому, что они смогли эти космические сигналы перевести в полотно, в песню, в музыку. А есть люди, которые этого сделать не могут: они слышат что-то, чувствуют эти сигналы, но не могут справиться с ними в силу каких-то причин».
Полностью согласен с Пантыкиным. Разумеется, все, что он говорил о композиторах, распространяется и на писателей. Формы самовыражения у творческих людей могут быть разные, но суть самого процесса творчества одна и та же.
Похоже, что мозг писателя выполняет функцию приемника и ресивера: он принимает и определенным образом несколько искажает чистый и незамутненный текст, идущий из высших сфер, используя свои хранилища воспоминаний. Степень искажения зависит от особенностей головы писателя (ее модели, года выпуска…), его памяти и жизненного опыта. Именно поэтому один писатель пишет шедевры и становится великим, а множество писателей выпускают настоящую макулатуру (но они тоже писатели!).
По словам жены Александра Солженицына, наш классик написал повесть «Один день Ивана Денисовича» за сорок дней. Дмитрий Быков выплеснул из себя роман «Эвакуатор» (чуть больше 300 страниц) за 3 месяца. Учитывая особенности функционирования Д.Быкова, который всегда занят массой разнообразных дел (на ТВ, радио, в учебных заведениях…), три месяца можно смело поделить еще на три. В.Каверин упомянул в «Эпилоге», что Стендаль создал «Пармскую обитель» за 3-4 месяца (в Википедии указано, что за 52 дня!), а Достоевский продиктовал «Игрока» за 29 дней. Всего месяц потребовался Илье Эренбургу на написание его лучшего романа «Хулио Хуренито».
Братья Стругацкие тоже писали очень быстро и практически начисто. По свидетельству Марка Алданова схожим образом работал и Александр Куприн: «Когда приходило что-нибудь в голову, когда хотелось или нужно было писать, он садился за стол и писал — но отнюдь не днем и ночью — и написанное тотчас сдавал в набор».
Читатели не могут выдавать огромные по объему тексты почти без помарок, а писатели так работают на постоянной основе. Жорж Сименон выпустил более 400 романов и повестей, причем значительная часть его произведений – серьезная литература. За день Сименон мог выдать до 80 печатных страниц (об этом он упоминал в мемуарах). Первый роман, где появляется Мегрэ – «Питер-латыш» был напечатан за неделю. За несколько недель мог написать очередной опус про Штирлица и Юлиан Семенов.
А что происходит, когда вдохновение покидает писателя? А вы почитайте рассказы Михаила Зощенко, написанные им после 1930 года – некоторые из них ужасны. В этот период из-под его пера очень часто выходили примитивные и даже, не побоюсь этого слова, безграмотные тексты. Его рассказы 30-х – чаще всего лишь имитация «классического Зощенко». Когда писателя покидает вдохновение, он превращается в обычного смертного – в читателя. И лучше бы ему в таком состоянии не браться за художественную прозу, а пописывать чего-нибудь попроще, на что особого вдохновения и не требуется: фельетоны, очерки, публицистические статьи… Правда из этого правила есть все-таки исключения. Иногда хорошо пишущий читатель вполне способен достигнуть немалых успехов на писательском поприще, если будет работать в определенных жанрах, где можно обойтись и без писательского таланта. Один из этих жанров – сказки и рассказы для детей. Тексты, предназначенные детской аудитории, должны быть простыми. А такие тексты способы писать самые обычные читатели. К примеру, наш сказочник Александр Волков вряд ли когда-нибудь общался с Музой, что не помешало ему стать сверхпопулярным детским писателем.
Вдохновение – явление неуправляемое. Кто-то может находиться в этом состоянии длительные периоды и способен создавать большие по объему тексты (Л.Толстой, Ф.Достоевский, А.Солженицын, С.Кинг); кому-то удается установить связь с Музой на короткие промежутки времени, и их специализацией становятся рассказы и повести (А.Чехов, О.Генри). В любом случае, Муза не может день и ночь гостить у одного человека, поэтому при работе над крупным произведением вдохновение не раз и не два покидает автора. И если он не бросает работу над произведением в этот период и продолжает вымучивать из себя роман или повесть, это будет заметно даже обычному читателю. Возьмите вторую книгу «Войны и мира»: многие страницы написаны словно не Толстым, а каким-то историком, который не очень здорово владел русским языком (да и в целом второй том местами отдает какой-то вымученностью).
Итак, первая и главная составляющая писательского таланта – это вдохновение, которое представляет собой такое состояние человека, когда он становится неким ретранслятором текстов, которые идут из непонятного источника.
На практике состояние вдохновения, позволяющее строчить без остановки, выражается в нескольких аспектах, которые можно назвать гранями писательского таланта:
— в умении описывать свои воспоминания;
— в способности создавать новую реальность на страницах книги.
«Реальность» может быть абсолютно фантастической, может напоминать наше настоящее или же являться придуманным прошлым. Но в любом случае – это «реальность», взятая из головы, т.е. выдуманная (или кем-то надиктованная). Она является результатом работы так называемого воображения, а не активизации писательской памяти.
Чаще всего, писатели обладают весьма ограниченным талантом. Одни делают упор на свою память, и все время обращаются к своему опыту. К этой группе авторов я бы отнес С.Аксакова, М.Пруста, В.Шаламова, А.Солженицына, И.Бунина, В.Некрасова. Писатели-фантасты и авторы фэнтези (Ж.Верн, К.Саймак, Р.Брэдбери, А.Азимов, братья Стругацкие) обрабатывали почти всю жизнь одну и ту же ниву фантастической «реальности». То же самое относится к авторам историко-приключенческих романов (В.Скотт, Р.Сабатини), детективов (А.Кристи), юмористам (П.Г.Вудхаус, М.Зощенко), и к Стивену Кингу, одержимому сверхъестественным. Не так уж часто встречаются писатели универсального дарования, которые способны творить в различных жанрах. Из русских писателей с определенными оговорками можно назвать универсальными талантами Михаила Салтыкова-Щедрина, Антона Чехова, Владимира Войновича, а из зарубежных – Герберта Уэллса и Станислава Лема.
Для писателей первой группы (тех, кто во главу угла ставят свой опыт) большее значение имеет память, а не воображение. Воображение – это составная часть творческого вдохновения (писательского таланта), а вот способность запоминать большой объем информации – самостоятельная способность человеческого мозга.
Хорошая память не повредит любому писателю, но она абсолютно необходима тем авторам, кто создает свои произведения на основе собственных воспоминаний. От памяти также зависит и словарный запас автора.
Многие писатели имели просто исключительную память. Их мозг фиксировал и складировал не только информацию о событиях, но и мельчайшие детали этих событий, картинки природы, лица (даже мельком увиденные), имена и фамилии, даты, разговоры, включая абсолютно пустяковые…
Марк Алданов про Куприна: «Память у него была громадная, а зрительная память совершенно феноменальная. … думаю, что по своему большому природному дару он не уступал никому из названных писателей (Чехов, Мопассан) — чего стоит одна его наблюдательность, его зрительная память, дававшая ему преимущество едва ли не перед всеми».
А.Новиков-Прибой про Максима Горького: «обладал гениальной памятью на лица, людей, даты, фамилии. Главное, он никогда не забывал того, что однажды прочитал или услышал». Примерно то же писал о Горьком и В.Ходасевич.
Про многих других писателей (поэтов) говорили то же самое, что и про Куприна с Горьким: их память характеризовали как «исключительную» или «феноменальную». Так отзывались о Николае Гоголе, Николае Некрасове, Антоне Чехове, Ярославе Гашеке, Эрнесте Хемингуэе, Иване Бунине, Владимире Маяковском, Сергее Есенине, Валерии Брюсове, Всеволоде Гаршине, Михаиле Булгакове, Валентине Пикуле, Венедикте Ерофееве. Сами упоминали о своей отличной памяти Николай Чернышевский, Александр Солженицын, Оскар Уайлд, Жорж Сименон…
Но не надо далеко ходить в прошлое. Мы сами можем убедиться совершенно в исключительной памяти нашего современника Дмитрия Быкова. У него не голова, а суперкомпьютер с неограниченным по вместимости жестким диском – он помнит просто фантастический объем когда-либо прочитанной и услышанной информации. Все, кто слушал его выступления на «Эхо Москвы» в программе «Один», вряд ли будут со мной спорить.
Владение письменной речью
Писатели — люди, которые способны описывать окружающую действительность на родном языке, но есть уникумы, которые способны выдавать литературные тексты на двух языках и более. Без владения письменной речью не бывает писателей, но это лишь предпосылка для реализации таланта.
Похоже, что будущие писатели овладевают письмом гораздо легче и быстрее, чем все остальные. Возможно, что для них характерно такое явление, которое называется «врожденная грамотность». Разумеется, она не врожденная в полном значении этого слова – так говорят о людях, которые благодаря отличной зрительной памяти запоминают слова как картинки. То же самое касается и расположения слов в предложении. Глядя со стороны, кажется, что будущему писателю достаточно лишь научиться читать и писать на уровне начальной школы – все остальное приложится само. Если у тебя есть писательский талант, то совсем не обязательно заканчивать школу, и уж тем более получать высшее образование.
Писательский талант и интеллект
Возьмем для примера классическую романную прозу: «Война и мир», «Три мушкетера» и «Властелин колец». Вспомните, чему нас учили в школе на уроках литературы? Учителя заставляли школьников искать смысл художественных произведений, который авторы зачем-то скрывали так глубоко и надежно, что без помощи учителей разыскать его никак не удавалось. Нам объясняли, что у литературной истории есть не только одно дно, но и второе, а иногда и третье. Что герои появляются в произведении не просто так, а по какой-то причине, и посредством своих героев писатель хочет что-то донести до нас! И цель читателя не просто прочитать книгу, но и раскопать все то, что закопал в своем произведении писатель.
И что же такого мудрого «закопали» авторы названных выше романов в свои тексты? Ничего! Это просто истории, которые предназначены для убийства нашего времени. Разумеется, какие-то мысли о мире, человеке, смысле жизни и прочих философских материях в любой толстой книге будут присутствовать (в «Войне и мире» они идут отдельно от основного повествования), но повторение банальностей, кочующих из одной книги в другую, ничего не говорит об интеллекте самого автора – тем более писателя с недюжинной памятью. И в этом нет ничего страшного, поскольку жанр художественной прозы – это разновидность более глобального искусства рассказа историй, который может существовать в виде устного рассказа, спектакля, произведения оперы (балета), стихотворения, песни, кинофильма или сериала. Для привлечения читателя история должна быть увлекательной – вот и все, что требуется от прозаического произведения. А умный рассказчик или не очень, совершенно неважно.
И это не мои домыслы. Согласен, что любой дипломированный литературовед отроет в «Войне и мире» бездну смыслов, но все это не имеет никакого значения, поскольку через некоторое время после публикации «Войны и мира» сам Лев Толстой назвал свой роман «многословной дребеденью». Подозреваю, что такое заявление было связано с осознанием, что мудрых мыслей, которыми писатель действительно хотел бы поделиться с публикой, в романе не оказалось (точнее – они там были, но шли отдельно от основного текста, в виде неких философско-исторических вставок). Много лет работы, а что в итоге? Два толстых тома вместили несколько исторических эссе Толстого и сплошную «дребедень». Позднее Толстой перестроился и старался запихивать в свою прозу свои мысли по максимуму (что на пользу ей не пошло), а также стал самовыражаться через публицистические работы.
Необходимо понять одну простую истину. Если человек хочет что-то сказать публике и донести до нее свои мысли, которые он уже не может удерживать в себе – он не сочиняет двухтомник «Война и мир», не строчит на компьютере «Остромов» и не выблевывает из себя «Улисс»! Этот человек (хоть читатель, хоть писатель) пишет о ТОМ, ЧТО ОН ХОЧЕТ СКАЗАТЬ! В результате у него получается журналистское расследование, публицистическая статья, историческое, научное или философское произведение. Способов донести свои мысли до читателей множество, но наихудшим из них является художественная проза.
Исключений из этого правила немного: эссе, антиутопия и сатира. Есть такие таланты, которые умудряются высказаться в произведениях любых жанров, но по своей сути художественная проза предназначена совсем для другого. Это искусство рассказа вымышленных историй. Людям нравится, когда им рассказывают сказки. А сказка у нас что? – Ложь! И не очень мудро разбрасывать камни среди гор лжи, надеясь, что читатель их найдет, соберет и разгадает головоломку, которую ему подсунул автор. Да, соглашусь, что в сказке может быть и «намек», и «урок». Но всего лишь намек и маленький такой урок!
Именно из-за отсутствия связи писательского таланта и интеллекта очень сложно по художественной прозе судить об интеллектуальном уровне автора, хотя есть ряд исключений из этого правила. Прежде всего, они касаются сатирических произведений, антиутопий и художественных эссе, для создания которых одного писательского таланта и памяти недостаточно.
Эссе как жанр предполагает, что писатель делится с нами своими размышлениями, а, значит, проникнуть в его голову и поставить ему правильный диагноз нетрудно. Именно эссе позволили Милану Кундере раскрыть публике свой незаурядный интеллектуальный уровень. Его художественная проза слишком разная и определить по его ранним книгам, что он собой представляет, было довольно сложно. Но поздняя эссеистика («Бессмертие», «Нарушенные завещания»..) все расставила по своим местам: Кундера – мудрец, настоящий наследник основателя жанра эссе – великого Мишеля Монтеня.
Сатира сама по себе является маркером писательского интеллекта. Какого сатирика не возьмешь – откровенно глупых людей среди них нет. Знаменитые писатели этого жанра составляют интеллектуальную элиту своей писательской корпорации: М.Салтыков-Щедрин, М.Твен, А.Чехов, Я.Гашек, И.Ильф, Д.Оруэлл, В.Войнович, М.Жванецкий, Г.Горин, В.Шендерович…
Но не следует путать сатиру и юмористическую литературу. Талант юмориста отнюдь не свидетельствует о каких-то выдающихся интеллектуальных способностях. Пелам Гренвилл Вудхаус написал десятки отличных романов и сотни рассказов, ставших классикой юмористической литературы, но его поступки в реальной жизни не давали основания подозревать его в большом уме. Его проза была типичными комедиями положений, единственным предназначением которых было развлечение читателя. Никакими умными мыслями Вудхаус своих читателей не грузил – вероятно, потому, что их у него и не было.
Если вы слышали вступления по ТВ так называемого сатирика М.Задорнова, то можете не согласиться с моей высокой оценкой интеллектуального потенциала сатириков. И будете не правы. Задорнов не был писателем-сатириком – это типичный стендап-комик, среди которых дураков не меньше, чем среди русских писателей-деревенщиков.
Ум необходим не только для сатириков – без него невозможно создать и настоящую антиутопию (неслучайно, что сатирики часто пробуют себя в этом жанре). Любая классическая антиутопия предполагает наличие автора с высоким уровнем интеллекта (Е.Замятин, К.Чапек, Д.Оруэлл, Р.Брэдбери, В.Войнович…).
В некоторых случаях интеллектуальный уровень писателя можно определить и по прозе других жанров. Это возможно, когда автор целенаправленно пытается донести свои идеи до читателя через свои художественные произведения. Если мы обратимся к творчеству Виктора Пелевина, то по его книгам нетрудно определить, что автор – редкий экземпляр Человека разумного, которые нечасто встречаются в наших палестинах. Я имею в виду настоящего Пелевина – того, кто является автором «Чапаев и Пустота». Кто пишет за него в последние лет 7-8 – вопрос дискуссионный. Тот старый Пелевин, увлеченный грибами и другими галлюциногенами, был философом, который под видом повестей и романов распространял среди бывших совков собственную философскую доктрину, которую в стране развитого социализма отнесли бы к буржуазной идеалистической философии.
И Пелевин отнюдь не единственный философ среди писателей. Интеллектуальный титан Умберто Эко сумел совместить заумные философские беседы с детективом в своем выдающемся романе «Имя розы». Знаменитый польский фантаст Станислав Лем еще в 60-е годы зарекомендовал себя незаурядным мыслителем и одним из умнейших людей 20 века. В конце концов, он завязал с художественной прозой и переключился на эссе и публицистику.
Но не всегда попытка заполнить прозаическое произведение какими-то идеями идет писателю на пользу. Прекрасное тому подтверждение – романы Достоевского. Не знаю, каков был бы результат Федора при сдаче теста на IQ, но его книги, под завязку заполненные бредом, выдают в Достоевском потрясающе глупого человека.
С Львом Николаевичем Толстым случай другой. Он по своей сути настоящий мыслитель, но наивный и ограниченный из-за своего непоколебимого христианского мировоззрения. Любая религия ставит барьеры для мышления, перепрыгнуть через которые Толстой не сумел. У позднего Толстого некоторые произведения содержат открытые послания читателю, которые иногда настолько примитивны («Отец Сергий»), что становится обидно за автора.