Что означает майдан на мордовском языке
Российско-Мордовский ареал
Он (см. рис. 9, 15-17; табл. 2-4) находится в Европейской части России на стыке Нижегородской области с Мордовией, Рязанской областью, Чувашией и Марий Эл. К нему тяготеют отдельные топонимы в Татарстане, Ивановской, Кировской и Архангельской областях. Здесь на сравнительно небольшой площади зафиксировано максимальное среди всех региональных ареалов количество топонимов на ос’ нове майд – – 49. Еще 5 топонимов ареала имеют формы Медаево (дважды), Медаевка, Мадарский и Могоча. Господствующей формой является Майдан-, но встречаются и другие: Малъдан, Майда, Майда – ково (см. табл. 2,3). Этот ареал пространственно совпадает главным образом с территорией средневекового расселения мордовских племен эрзя и мокша в пределах Пургасовой и Пурешевой волостей [Русь…, 1957].
Очевидно, для различия множества соседних майданов друг от друга они здесь имеют двухсловную структуру. На первом месте в названиях обычно стоит какое-либо другое слово, например, Полхов – ский Майдан, Шевелевский Майдан (Шевали-Майданы) (см. табл. 2). Наблюдается процесс потери со
временем некоторыми такими топонимами одной из частей сложного названия, например, Елфимов Майдан – Елфимово; Пичкиряевский Майдан – Пичкиряево. Ряд топонимов на основе слова майдан имеет уточняющие компоненты, явно происходящие от соседнего, очевидно, более раннего географического названия: Волчихинский Майдан – Волчиха, Лемдяйский Майдан – Лемдяй, Луньгинский Майдан – Луньга, Покровский Майдан – Покровка, Сакаевский Майдан – Сакаево, Сарминский Майдан – р. Сарма, Силинский Майдан – Силино, Сурский Майдан – р. Сура.
Российско-Мордовский ареал является, пожалуй, единственным исключением в составе трансрегионального Ирано-Тюрко-Славянского ареала – почти все его топонимы находятся в стороне от основных трасс похода войск Бату на Волжскую Булгарию и Северо-Восточную Русь в 1236-1238 гг. При этом они сконцентрированы, как и в Малой Польше, чрезвычайно плотно, к тому же их здесь выявлено в 5 раз больше. Объяснить эту феноменальную топонимическую аномалию можно было бы предположением об особой восприимчивости мордовского языка к слову майдан, в котором оно, по-видимому, стало обозначать или лесную поляну, или поселение.
А. М. Орлов [2002] в своем обстоятельном этнологическом и краеведческом исследовании юга Нижегородского Поволжья, включающем и топонимический раздел, не дает ответ на вопрос о происхождении многочисленных топонимов края на основе слова майдан: “Требует объяснения содержащееся во многих топонимах области тюркское слово майдан (в различном сочетании около 20 селений)”. В рекламно-краеведческом сайте о самом известном из российско-мордовских майданов – Полховском (благодаря развитому здесь промыслу матрешек) – сообщается: “Полховский Майдан – это название села. «Майда» – очень старинное слово, означает оно «сборище людей». А Полховка – это река, на которой стоит село. Вот и получается: сборище на Полховке – Полховский Майдан” [Полховский Майдан, 2002].
В пространственном размещении топонимов Российско-Мордовского ареала наблюдается ясно выраженная закономерность (см. рис. 9,15). В ареале они распределены не хаотически и не равномерно по площади, а концентрируются вдоль пяти кривых, ломаных, но большей частью близких к прямым линий:
1 – самая западная из них субмеридиональная линия длиной 115 км (по прямой) находится на стыке Нижегородской, Рязанской областей и Мордовии. В ней с севера на юг располагаются 8 топонимов: Чуварлей Майдан, Сарминский Майдан, Полховский Майдан, Сакаевский Майдан, Шевали-Майда – ны (Шевелевский Майдан), Поляки-Майданы, Пичкиряевский Майдан (Пичкиряево), Боковой Майдан;
2 – вторая субмеридиональная линия протягивается на 250 км вблизи меридиана Нижний Новгород – Арзамас – Ковылкино и пересекает юг Нижегородской области и Мордовию. Здесь насчитывается 20 топонимов: Винный Майдан, Рождественский Майдан, Крутой Майдан, Волчихинский Майдан, Холостой Майдан, Быков Майдан, Силинский Майдан, Салдаманов Майдан, Новый Майдан, Мадаево, Учуево-Майдан, Лемдяйский Майдан, Унуевский Майдан, Сиалеевский Майдан, Казенный Майдан, Чел- модеевский Майдан, Янгужинский Майдан, Кириклеевский Майдан, Лухменский Майдан, Медаевка;
3 – от Нового Майдана на восток, в основном по левобережью р. Алатырь, отходит субширотная линия длиной 150 км из 10 топонимов, проходящая вдоль южной границы Нижегородской области, по северо-востоку Мордовии и проникающая на запад Чувашии: Новый Майдан, Салдаманов Майдан, Толъский Майдан, Елфимов Майдан (Елфимово), Василев Майдан, Майдан, Михалко-Майдан, Луньгинский Майдан, Березовый Майдан, Сурский Майдан;
4 – от Лунъгинского Майдана на юг по левобережью Суры ответвляется короткая линия: Луньгинский Майдан, Шейн-Майдан, Медаево, Майдан’,
5 – на севере ареала вдоль р. Серёжа, по левобережью pp. Пьяна и Сура в восточном и северосеверо-восточном направлениях простирается еще одна линия длиной около 210 км из 10 топонимов: Волчихинский Майдан, Рождественский Майдан, Крутой Майдан, Погорелое Майдан, Мокрый Майдан, Можаров Майдан, Огнев-Майдан, Покров Майдан, Березов Майдан и Майдан (на левом берегу Волги); на продолжении этой линии в Кировской области на удалении 115 км располагается топоним Майда.
Впрочем, третью линию можно продолжить на запад – от Салдаманова и Нового Майданов через 70-километровый промежуток в районе г. Саров – до Сарминского и Полховского Майданов первой линии. В таком виде из отдельных субмеридиональных и субширотных линий получается рисунок, напоминающий замысловатую свастику максимальным размером до 330 км с центром возле г. Лукоянов Нижегородской области.
Линейное расположение российско-мордовских майданов, причем чаще на расстояниях около 1520 км друг от друга, наталкивает на мысль, что такие линии могли быть в прошлом почтовыми трактами, а многочисленные майданы на них – ямскими почтовыми станциями. Однако сопоставление этих линий с современной [Атлас автомобильных…, 1999. С. 95-97,106,107] и старой [Большой…, 1905а. Л. 21, 25] дорожной сетью не добавляет уверенности в данном предположении, но и не противоречит ему. Вероятно, это могли быть не магистральные линии почтовой связи, а местные, проселочные дороги, которые удовлетворяли потребностям гужевого транспорта как по густоте дорожной сети, зафиксированной на довольно подробных картах масштабов 1:2 000 000, 1:750 000 и 1:500 000, так и по качеству.
Другим объяснением может быть предположение о нахождении Пургасовой и Пурешевой волостей на трассах неоднократных карательных набегов золотоордынцев на Северо-Восточную Русь и в Мордовскую землю. “Несколько крупных походов совершили завоеватели в 1239 г. Мордовские племена, завоеванные два года назад, восстали, и большое ордынское войско, возглавленное сразу четырьмя ханами-чингисидами, двинулось из половецких степей на северо-восток” [Каргалов, 1984. С. 16]. Усмирение мордовских повстанцев продолжилось или повторилось и в 1240 г. [БСЭ. Т. 16, с. 520]. Кроме того, эти места располагались на кратчайших путях взаимных военных нападений Руси и Казанского ханства в XV-XVI вв. А в 1377 г. здесь на р. Пьяна произошла известная битва дружин Московского и Нижегородского княжеств с войсками ордынского царевича Араб-шаха (Арапша), после которой татары сожгли Нижний Новгород [Монгольская держава…, 2001].
Майданы как места сбора поташа
Поташ, или карбонат калия, или калий углекислый (К2С03), производят карбонизацией растворов КОН, полученных электролитическим путем, либо суспензии MgC03 в растворе КС1, а также как побочный продукт при переработке нефелина на глинозем. Применяют его при изготовлении стекла, мыла, калийных удобрений [Краткая химическая…, 1963. Т. 2, с. 356].
Ранее поташ добывали из растительной золы и широко использовали также для получения пороха, сукна, красок, в выделке кож [Малый…, 1994. Т. 3, с. 1051, 1052; Поташные заводы, 1999]. “Обычный способ палки золы заключался в том, что в глуши леса выбирали площадку (выделено мною. – Б. В.) и на ней складывали сучья, ветви, макушки и молодые деревья, зажигали кучу снизу и по мере сгорания подкладывали до тех пор, пока не получится на глаз куча от 2 до 8 четвериков (50-200 кг)” [Безбородов, 2001]. Стволы при этом использовались в качестве деловой древесины или на дрова. Предпочтение отдавалось лиственным деревьям по сравнению с хвойными из-за большего выхода золы, а из нее – посредством выщелачивания водой и прокаливания – поташа.
Наибольшая пригодность лиственных пород для получения поташа определила то, что его производство концентрировалось в южных областях России в зоне лиственных лесов – на границе леса и степи (Дикого Поля), т. е. там, где на протяжении XVI-XVII вв. проходила граница Московского государства. Почти к этому же времени относится широкое развитие в Европе, а с некоторым запозданием – и в России, производства стекла и мыла [Российскому стеклоделию…, 2000; Трифонов, Харитонова, 2002]. В середине XVII в. в южнороссийских лесах разворачивается крупномасштабный промысел поташа для удовлетворения растущих потребностей стеклоделия, мыловарения и других отраслей.
О размахе выделки поташа свидетельствуют скупые сведения по истории хозяйственной жизни Московской Руси. Наиболее полно сохранился вотчинный архив боярина Бориса Ивановича Морозова – воспитателя и друга царя Алексея Михайловича и фактического главы правительства в 1645-1648 гг. “Вкладываются значительные средства в постоянное расширение поташного ремесла – основной отрасли вотчинной промышленности. Организовав в 1650 толу 6 майданов (выделено мною. – Б. В.) в селе Сергаче и в районе промышленного села Мурашкино, к началу 60-х годов Морозов увеличивает их число до 29. Качество поташа боярин контролирует лично, получая от приказчиков образцы продукта, изготовленного разными мастерами. Поташ идет на европейский рынок и оценивается как лучший, занимая первое место во внешней торговле России” [Лобанова, 2001].
В истории г. Сергач, возникшего в XVII в., отмечается, что “вначале население занималось производством поташа…” [Сергач, 1999]. “Посетив в конце XVIII в. Арзамас, П. С. Паллас заметил, что «кроме малого числа купцов и канцелярских служителей почти весь город населен мыльниками, кожевенниками, красильщиками крашенины и сапожниками»” [Орлов, 2002]. То есть вся его промышленность являлась потребителем поташа. В 1853 г. в имении Пушкиных – селе Большое Болдино – насчитывалось 20 поташных заводов [Фортунатов, 2001]. Примечательно, что эти данные относятся к югу Нижегородского Поволжья, входящему в Российско-Мордовский ареал. Но и в других областях южной России поташное производство шло с большим размахом. Так, в 1798-1800 гг. в Оренбургской губернии (включавшей тогда и Башкирию) насчитывалось 143 поташных завода [Поташные заводы, 1999].
Однако нигде, кроме ареала, места изготовления поташа (топонимы) не называются майданами. По В. И. Далю, “заведение в лесу для выварки поташу, сидки смолы, дегтя, селитряный завод и пр.” в западных и южных областях России (т. е. в Белоруссии, на Украине и в южных великорусских губерниях, за исключением Нижегородской и Пензенской. – Б.В.) имеет название буда [Будовать, 1999], свидетельством чему служит множество топонимов в указанных регионах на основе этого слова. Вместе с тем, будниками, или будаками, именовались “бывшие будные, майданные крестьяне (здесь и далее выделено мною. – Б. В.), некогда приписанные к казенным будным майда – нал1 они, в народе, сохранили название это (в пенз., ниж.)” [Будовать, 1999]. Как следует из приведенной выдержки, такое название присуще только Нижегородской и Пензенской губерниям, что весьма любопытно.
Из данного, казалось бы, незначительного факта, можно сделать вывод о том, что в нижегородском крае производство поташа называлось словом будное, но места для этого занятия именовались майданами (причем только здесь), что видно на примере существования нижегородского понятия будный майдан [Даль. Будовать, 1999]. Следовательно, ко времени, когда в мордовских лесах началась выработка поташа, места для этого промысла (поляны в лесу и на опушках) уже существовали и, более того, именовались майданами. Дополнительным подтверждением этому может служить возникновение исключительно в нижегородском крае такого понятия, как будный майдан, призванного отличать поташные майданы от пограничных, засечных.
В связи с этим также становится понятным происхождение русского слова буйдан [Мурзаев, 1984. С. 99, 358, 359] среди фонетических вариантов слова майдан (разд. 5.2). Правда, топонимы на его основе не известны. Это, скорее всего, нередко встречающийся вариант сокращения длинных словосочетаний – синтез начала слова будный и окончания слова майдан.
С удалением русской границы к югу в занятиях местного населения, основным из которых была защита границы, происходит, выражаясь современным языком, конверсия. Военные майданы в лесах – “места сбора воинов” для отражения нападений врагов – превратились в “места сбора золы” для изготовления поташа – главного российского “валютного” продукта того времени.
“Леса, отведенные под засеки, назывались «заповедными засечными лесами». Рубка леса для хозяйственных нужд в них строго запрещалась” [Кирьянов, 2002]. Поэтому в процессе развития производства поташа в засечных лесах был, вероятно, и элемент случайности. Поташные майданы первоначально могли возникать в местах прорыва оборонительных рубежей противником, использовавшим известный метод прожигания проходов в засеках [Чивилихин, 1982а. С. 95; Крылов, 2001]. Уже в 1659 г. вышел царский указ, запрещавший, вследствие истребления засечных лесов поташными заводами, основывать вблизи засек новые заводы без особого государственного повеления [Крылов, 2001]. По мере снижения оборонительной роли засечных лесов они пускаются в хозяйственный оборот. В 1762 г. большая часть засек продается с публичного торга, а остальные приписывают к казенным заводам. Это стимулировало дальнейшее бурное развитие поташного производства, свидетельством чего в Российско – Мордовском ареале являются многочисленные топонимы на основе слова майдан. На “огненную” специфику промысла поташа указывают некоторые местные названия: Огнев-Майдан, Погорелое Майдан, Толъкий Майдан (тол – по-мордовски означает “огонь” [Мурзаев, 1984. С. 359]), а на некоторые аспекты его истории, например, Казенный Майдан (см. табл. 2).
Г. П. Смолицкая в статье Майдан “Топонимического словаря Центральной России” сообщает, со ссылкой на известный словарь Э. М. Мурзаева [1984. С. 359], что названия нескольких сел в Мордовии, Нижегородской и Рязанской областях представляют собой “слово майдан в значении «поляна или просека в лесу, приспособленная для производства поташа, дегтя, смолы, древесного угля»”. Когда при таком производстве возникало селение, поляна становилась его центром и со временем превращалась в главную площадь или улицу. Впоследствии семантика слова расширилась. Топонимы от него известны во всех славянских странах, во многих тюркоязычных и арабоязычных государствах. В русском языке слово майдан известно с начала XVII в. [Словарь русского языка, XI-XVII вв., 1975-2002], хотя производное майданный – с конца XVI в.” [2002. С. 198, 199].
Такое объяснение, с одной стороны, подтверждает изложенное ранее представление о, так сказать, “конверсионном” происхождении какой-то части многочисленных майданов Российско-Мордовского ареала. С другой стороны, в таком определении угадывается неясно высказанное предположение о том, что российско-мордовские “поташные” майданы были первыми по времени возникновения в отмеченном семантическом пучке Э. М. Мурзаева, а “впоследствии семантика слова расширилась” и “топонимы (образованные) от него (стали) известны во многих тюркоязычных и арабоязычных государствах”.
Подобное толкование истории возникновения, развития и распространения топонимов на основе слова майдан представляется ошибочным. Вызвана эта ошибка узостью географических рамок словаря Г. П. Смолицкой. Кстати, в словаре Э. М. Мурзаева нет даже намека на такую ошибку. Никаким историческим процессом, кроме разноса монголо-татарскими завоевателями, невозможно объяснить феноменальное распространение сотен топонимов на основе слова майдан по огромному Ирано-Тюр – ко-Славянскому ареалу, характеризующемуся самыми разнообразными природно-климатическими условиями. Трудно, например, представить себе производство поташа в пустынях южной Азии; еще труднее – перенос туда после XVI-XVII вв. из мордовских лесов слова майдан и последующее феноменальное же расширение его семантики до известного ныне пучка, насчитывающего более трех десятков значений.
Остается не решенным вопрос о происхождении трех топонимов Российско-Мордовского ареала: Мадаево, Медаево, Медаевка (см. табл. 2), близких фонетически к господствующей здесь форме майдан. Вероятной представляется их мордовская или мордовско-русская адаптация к такому виду. Однако
А. М. Орлов [2002] не вполне понятно объясняет этимологию названия Мадаево, а вместе с ним еще и Тагаево, Шагаево, Азрапино, Байково, Акаево, Саитовка, Дивеев Усад образованием на правобережье р. Алатырь в 1361 г. улуса сепаратиста Тагая во времена “великой ордынской замятии” (междоусобицы).
К Российско-Мордовскому ареалу тяготеет топоним Могоча – река на востоке Тверской области Точно такое же название носят река и населенный пункт в Читинской области на юге Тунгусского ареала. В юго-западной части Тунгусского ареала в Томской области находится населенный пункт Могочин. Это не может быть простым совпадением. Тверская Могоча явно занесена сюда монголо-татарами – неподалеку от нее в марте 1238 г. произошла известная битва на р. Сить (приток Волги).
За пределами него имеется несколько тяготеющих к нему топонимов: Майдаково в Ивановской, Майда в Кировской и Майда (Мойда) в Архангельской областях (см. рис. 3, 9, 15). Сказать что-либо определенное об их лингвистическом родстве и исторической общности с основным блоком майданов затруднительно. На большей части территории средневековой Северо-Восточной Руси, подвергшейся в 1237-1238 гг., как позднее и другие страны Восточной и Средней Европы, разорительному монголо-татарскому нашествию, топонимов на основе майдан нет (см. табл. 2, рис. 9). На фоне всех других ареалов трансрегионального Ирано-Тюрко-Славянского ареала это представляется аномалией.
Подобный иммунитет к слову майдан можно попытаться объяснить нередким ироническим отношением к тюркским заимствованиям в русском языке. В связи с этим уместно напомнить такие значения слова майдан, как “тюремный тайный кабак и игорный дом” [Малый…, 1994. Т. 3, с. 440]; “базар или место на нем, где собираются мошенники для игры в кости, в зернь, орлянку, карты” [Даль, 2001. С. 378]. Похожая ситуация наблюдается, например, при русском переосмыслении тюркского слова сарай – “дворец”. В русском языке это отнюдь не княжеская или ханская резиденция, а зачастую неказистая дворовая хозяйственная постройка. Ироническая оценка слова майдан, вероятно, воспрепятствовала распространению его в Северо-Восточной Руси в качестве основы топонимов в отличие от других регионов: соседних мордовских земель, Украины, Польши, Балкан, Туркестана, Афганистана, Ирана и др.
Название книги
Кулебаки, Велетьма, Тумалейка… Тайны географических названий
Чернов Владимир Фёдорович
Глава 3. ЧТО ОЗНАЧАЕТ ФОРМАНТ «МА»
Если внимательно посмотреть географическую карту Нижегородской области, а также Республики Мордовия, Рязанской, Пензенской, Тамбовской, Ульяновской и некоторых других областей, которые в древние времена были заселены мордовскими племенами, можно обнаружить не один десяток населенных пунктов, названия которых оканчиваются на «ма». Есть такое название и в Кулебакском районе — Велетьма.
В своей книге «Очерки топонимии» Э. М. Мурзаев писал: «Уже давно замечено, что многие топонимы имеют одинаковые, устойчиво повторяющиеся окончания. А. Х. Востоков (1812) еще 150 лет назад обратил внимание на то, что часто встречающееся сходство не может быть случайным, а объединяется каким-либо общим значением. Он писал: «Сии одинаковые, значительные звуки суть: 1) в названии рек и озер северной России га, также ва, ба, ма»… Со времени Востокова учение о формантах продвинулось далеко вперед, и, хотя многие из них так и не расшифрованы, тем не менее их повторяемость и приуроченность к определенным сплошным или разорванным ареалам позволяет вести успешно топонимический анализ и говорить о миграции населения, влияния отдельных языков на тех или иных территориях. Часть таких формантов в прошлом, несомненно, представляла элементарные географические термины».
Вот неполный перечень топонимов, имеющих формант «ма». Чтобы стало понятно, насколько широко географические названия с окончанием «ма» распространены, я привожу примеры не только по Нижегородской области, но и по другим регионам. Сокращения означают: (р) — река, (с — селение — село, деревня, поселок), (р и с) — одинаковое название носят и река, и селение, (оз) — озеро, (ур) — урочище.
Кашма Малая и Большая (с)
Вот как объясняет Н. В. Морохин топоним Кудьма:
«…Назв. морд. Происходит от слова «кудо» — «жилище, дом» и «ма» — «земля, край». Значение — «заселенная, обжитая земля». Назв. указывает на то, что территория вдоль Кудьмы была заселена мордвой относительно раньше, чем соседние земли».
А так — топоним Сарма:
«…От финно‑уг. корней «сары» — «болотистая» и «ма» — «земля, территория, участок»
Сиязьма. «…Название связано с финно‑уг. корнями «сись» — «гнилой» (например, коми, удм.) и «ма» — гидроформант, обозначающий землю, территорию».
Лев Людвигович Трубе, Николай Владимирович Морохин утверждали, а их последователи уверенно утверждают, что формант «ма» означает в переводе на русский язык «земля».
Это не совсем так, точнее, совсем не так. Беда здесь в том, что они не знали мордовского языка, искали аналоги в других финно-угорских языках (а мордовский язык относится к семейству финно-угорских языков), в частности, в эстонском. Но поиск аналогов может увести в другую сторону, вплоть до противоположной. Да, в Эстонии немало топонимов, оканчивающихся на «маа». К примеру, Сааремаа, и др. «Маа» в переводе с эстонского действительно означает «земля, территория, место». Вот это и увело наших исследователей в сторону от истины.
Я с уверенностью могу заявить, что формант «ма» на самом деле является мордовским словом и означает совершенно противоположное значение — «вода». Доказать это очень просто. В мордовском языке есть слово «лисьма» (причем и у эрзи, и у мокши). Оно очень легко делится на две части — «лись» и «ма». Слово «лись» — это прошедшее время от глагола «лисемс» — выходить, подниматься вверх (единственное число). «Лись» переводится как «вышел», «вышла», «вышло» (в мордовском языке нет родов) или «поднялся («поднялась», «поднялось») вверх». Так вот слово «лисьма» в переводе на русский язык означает «колодец». Из вышеизложенного понятно, что первая часть слова «лисьма» означает глагол в прошедшем времени «вышел», «выбился». Встает вопрос: что же может выйти, подняться из колодца? Конечно, только вода!
«Лисьма» — «лись» — «ма» — вышла, поднялась, выбилась вода!
Известно, что для нормального существования человеку нужна вода. Без пищи он может жить до месяца, а без воды не более недели. Именно поэтому первопоселенцы останавливались в первую очередь в тех местах, где была вода. Это могли быть озера, реки, пресноводные водоемы, овраги, на дне которых протекала речка или ручей, родники. Есть пресная вода — есть жизнь. Нет воды — надо уходить с этого места. Не случайно почти все крупные города мира расположены или на берегах одной реки (Париж, Лондон), или при слиянии двух рек (Нижний Новгород).
Слова «Лись ма!» («Вышла вода!») были самыми долгожданными и радостными для людей из мордовских племен, искавших место постоянного поселения. Именно поэтому жизнь начиналась там, где появлялся первый колодец — «лисьма». И именно этим можно объяснить большое количество населенных пунктов, основанных мордвой, в названиях которых звучит самое главное условие жизни — вода — «ма».
Скорее всего под словом «ма» мордва имели в виду не только ключ, родник, источник, но вообще воду. Как писал Э. М. Мурзаев, «…первобытный человек не обладал словарным запасом, поэтому его возможности в процессе присвоения названий были ограниченны. Водой он нередко называл и реку, и озеро, и море…».
Еще одно подтверждение перевода слова «ма», как «вода» дает другое устаревшее эрзянское слово «чудильма», найденное мною в книге Е. В. Четвергова «Сырнень човалят». Пользуясь случаем, выражаю огромную благодарность эрзянскому писателю, ученому-филологу Евгению Владимировичу Четвергову, снабдившему меня эрзянско-русским и мокшанско-русским словарями и своей книгой «Сырнень човалят» («Золотые бисеринки». Забытые или редко встречающиеся слова на эрзянском языке). Как видим, это слово тоже состоит из двух частей — «чудиль»-«ма». В переводе оно означает «русло» (речки). Первая часть произошла от слова «чудемс» — «течь, протекать». Перевести слово «чудиль» можно как «ранее протекавшая». Что в русле могло протекать раньше? Конечно, вода! Отсюда и полное слово «русло» — «чудильма».
Но вернемся к топонимам, оканчивающимся на «ма». Первая часть их меняется. Из вышеприведенных топонимов только в считанных можно перевести первую часть на русский язык, к примеру, Велетьма, абсолютное же большинство слов, составляющих их первую часть, не переводится. Почему? Неужели столько слов мордовского языка забыто, ушло в небытие? И почему забытые слова относятся именно к топонимам?
Считаю, что всё здесь намного проще, чем кажется на самом деле. Представим, что иностранец занимается изучением значений русскоязычных топонимов. Встретились ему такие топонимы, как «Марьина роща» (г. Москва), «Щёлоковский хутор» (г. Н. Новгород), «Батыева тропа» (Воскресенский район), «Борисово поле» (Вадский район), «Василёв майдан» (Починковский район), «Паняв угол» (г. Кулебаки). Вторую часть топонима он переведет сразу, достаточно обратиться к словарю. Но слов «Марьина», «Щёлоковский», «Батыева», «Борисово», «Василев», «Паняв» ни в каких словарях он не найдет, потому что это имена собственные. То есть, все эти названия — патронимы. Вот и первые части мордово-язычных топонимов, оканчивающихся на «ма», тоже имена собственные.
Как известно, практически у всех народов в начале своего развития имен в современном понимании не было. Были клички или прозвища. Особо яркие прозвища нам знакомы по произведениям художественной литературы об индейцах — «Острая стрела», «Быстрая нога». Эти клички и выполняли роль имен.
Во многих мордовских (впрочем, и не только мордовских) селах до сих пор наряду с именами, отчествами и фамилиями существуют деревенские, уличные прозвища. Бывает, приезжает какой-то человек в село, спрашивает, где найти, к примеру, Авдейкина Василия Николаевича. Местные жители, к которым он обратился, сначала будут размышлять, кто это такой, потом кто-то воскликнет: «Так это же Бурей!». Этот пример показывает, насколько сильно укоренились деревенские прозвища. Есть немало исследовательских работ, диссертаций, в основе которых изучение конкретных прозвищ.
Имея в виду словарь мордовских фамилий, В. А. Никонов, подготовивший материалы для него, писал: «В словаре, увы, лишь единичны и случайны «уличные», неофициальные фамилии, а они у мордвы массовы. «В мордовском селе затруднительно разыскать нужного человека, если известны лишь его официальные фамилия, имя, отчество», — писала Т. П. Федянович: — если же знать его неофициальную фамилию «любой житель от мала до велика мог безошибочно указать, где живет тот, о котором спрашиваешь». Перечислив полтора десятка сел из самых разных районов Мордовии, даже одного пензенского, она утверждает: «Во всех этих селах неофициальные фамилии очень распространены. Нет ни одной семьи, которая не имела бы ее».
По моей просьбе известный лукояновский фотожурналист Михаил Алексеевич Савлев, прекрасно знающий весь район, провел опрос местных жителей мордовского села Иванцево Лукояновского района. Ниже приводятся уличные прозвища этого села, которые назвали директор Лукояновского музея эрзянской культуры Николай Иванович Аношкин и библиотекарь Лидия Степановна Лямкина-Малышева:
А вот данные по селу Мамлейка Сеченовского района Нижегородской области. Здесь приведены деревенские прозвища людей, некоторых из них уже нет в живых, но память о которых осталась.