Согласно психологическому толкованию фонемы такая психическая составляющая фонемы как

ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: История лингвистических учений. Учебное пособие

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

История лингвистических учений

Владимир Михайлович Алпатов родился в 1945 году. Окончил отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ в 1968 году и аспирантуру Института востоковедения АН СССР в 1971 году. С 1971 года работает в Институте востоковедения АН СССР — РАН, заместитель директора института с 1994 года. Доктор филологических наук с 1984 года. Автор книг и статей по общему языкознанию, японскому языку, социолингвистике и истории науки.

В учебную программу филологических факультетов университетов входит курс «История лингвистических учений», в котором студенты знакомятся с историей мировой науки о языке, с различными лингвистическими школами и направлениями. Однако на русском языке, в отличие от основных западных языков, по существу нет не только специального учебного пособия по данному курсу, но вообще сколько- нибудь полного описания истории языкознания. То, что есть, либо написано очень давно и уже явно устарело (например, переведенная на русский язык и изданная в 1938 г. книга В. Томсена), либо охватывает лишь часть истории лингвистики. Например, ленинградский многотомник «История лингвистических учений» был доведен лишь до эпохи позднего средневековья; две книги Ф. М. Березина касаются лишь отечественной науки.

Наиболее близок к целям курса «История лингвистических учений» известный труд В. А. Звегинцева «История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях», выдержавший три издания. Его сильной стороной являются «извлечения», то есть тексты многих крупных лингвистов, в целом удачно подобранные и очень представительные. Тексты занимают основную часть книги, а «очерки» В. А. Звегинцева, безусловно, серьезные и в большинстве случаев точные по своим оценкам, в основном играют роль предисловий к этим текстам. Требуется все же более подробный очерк развития мировой науки о языке. Кроме того, последнее издание труда В. А. Звегинцева вышло в 1964–1965 гг. За прошедшее время, во- первых, лингвистика развивалась, что тоже как-то должно быть учтено, во-вторых, с течением времени некоторые оценки В. А. Звегинцева стали требовать корректив и уточнений, выявились некоторые пробелы в произведенном им подборе авторов. И еще одно: В. А. Звегинцев, как видно уже из названия его книги, сосредоточился на науке двух последних веков; языкознанию более раннего времени посвящен лишь краткий очерк, уже не соответствующий современному состоянию истории лингвистики.

Исходя из всего этого, автор данного учебного пособия решил предложить его читателю, используя свой опыт преподавания курса «История лингвистических учений» в МГУ и РГГУ. При этом пособие не следует рассматривать как замену труда В. А. Звегинцева. Автор старался по возможности в максимальной степени ориентироваться на корпус лингвистических текстов, собранный его покойным учителем В. А. Звегинцевым. Пока что трудно надеяться на новое издание столь же полного и представительного корпуса. Поэтому «Историю языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях» в ее хрестоматийной части следует рассматривать как дополнение к пособию.

В то же время автор, разумеется, не мог целиком исходить из того, что было сделано несколько десятилетий назад. Некоторые авторы, рассматриваемые В. А. Звегинцевым (А. Марти, В. Куайн, С. К. Шаумян), здесь не упоминаются. Другие авторы, чьи тексты есть у В. А. Звегинцева, рассмотрены лишь суммарно; например, это относится к основателям сравнительно-исторического языкознания Ф. Боппу, Р. Раску, Я. Гримму, A. X. Востокову, труды которых почти не содержат общелингвистических рассуждений и в отрывках малоинформативны, а также к Н. Я. Марру, тексты которого не поддаются научному анализу. В то же время сейчас уже очевидна необходимость рассмотрения ряда работ, оказавших значительное влияние на развитие мирового языкознания, но не попавших по тем или иным причинам в «Историю…» В. А. Звегинцева. Там, например, почти ничего не сказано о «Грамматике Пор-Рояля», вовсе не упомянут Л. Теньер, Н. Трубецкой представлен лишь как один из соавторов коллективных «Тезисов Пражского лингвистического кружка», никак не учтены (за исключением научно непродуктивного марризма) попытки некоторых ученых 20—40-х гг. выступать против структурализма и предлагать альтернативы ему.

Во многих случаях и в отношении авторов, представленных у В. А. Звегинцева, читателю необходимо выйти за рамки опубликованных в хрестоматии текстов. Надо учитывать два обстоятельства. Во-первых, есть лингвисты, оставившие концентрированное выражение своих теоретических идей в сравнительно небольших по объему текстах; к их числу относятся, например, В. фон Гумбольдт, Ф. де Соссюр. Такие ученые удобны для представления в хрестоматиях. Но многие лингвисты оставили теоретически важные идеи в виде попутных замечаний или экскурсов в большом количестве работ, часто посвященных очень конкретным проблемам. К их числу относятся, например, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Э. Бенвенист, Е. Курилович. В пособии речь идет о многих их публикациях, обычно доступных на русском языке, но в большинстве не представленных у B. А. Звегинцева. Во-вторых, в 50—60-е гг. «История» В. А. Звегинцева часто была единственным изданием на русском языке, где были представлены те или иные лингвисты. За прошедшие годы труды некоторых из них были изданы в русском переводе или впервые (В. фон Гумбольдт, К. Бюлер), или в большем, чем ранее, объеме (Э. Сепир); также следует упомянуть хрестоматию «Пражский лингвистический кружок». Во всех таких случаях пособие ориентируется на последние русские издания, оттуда же приводятся и цитаты, которые иногда не совпадают с переводами у В. А. Звегинцева. Список основных изданий, учтенных при составлении пособия, приводится в библиографии.

В отношении лингвистики XIX–XX вв. автор в основном ориентировался на те зарубежные труды, которые полностью или в извлечениях издавались на русском языке. Такое ограничение сделано, чтобы не создавать дополнительных трудностей для студентов, хотя в некоторых случаях, возможно, и сужается общая картина. Это ограничение не касается более ранних этапов развития науки, плохо представленных в русских переводах.

Один из спорных вопросов, вставших перед автором, — хронологические рамки, того, что излагается. Сейчас уже ясно, какое значение имела для развития мировой лингвистики «хомскианская революция» конца 50-х — начала 70-х гг. Уже можно подвести определенные итоги того, какие изменения произошли под ее влиянием. Отразить в пособии по истории лингвистических учений идеи Н. Хомского, в концентрированном виде изложенные в книге «Язык и мышление», представляется совершенно необходимым, С другой стороны, итоги того периода в развитии лингвистики, который наступил после «хомскианской революции», подводить еще рано. Многое еще не устоялось. Пытаться довести изложение до второй половины 90-х гг. XX в. достаточно сложно. По-видимому, все же очерк лингвистики последних двух десятилетий — особая задача, требующая не столько исторического, сколько логического подхода. Поэтому автор все-таки решил завершить свой исторический очерк «хомскианской революцией», в основном опираясь на ранние (до начала 70-х гг.) работы Н. Хомского.

Безусловно, спорен и вопрос о границах проблематики. В. А. Звегинцев ограничивался выявлением того, как решались две важнейшие проблемы лингвистики: проблема предмета науки о языке и проблема метода научного исследования. В данном пособии автор хотел рассмотреть историю языкознания несколько шире, как-то упоминая и важнейшие конкретные позитивные результаты, полученные наукой о языке в ходе ее развития. Однако пособие не надо рассматривать как историю всей лингвистики вообще. Мы не ставили перед собой задачу всесторонне описать изучение конкретных языков и языковых семей в мировой науке: объем учебного пособия не безграничен. Прежде всего для нас важно развитие лингвистических теорий и методов. А насколько автор смог охватить действительно самое существенное, судить читателю.

Источник

Первый вообще считает фонему фикцией лигвистов, поскольку она в речи не создает закономерных звуковых соответствий;

Строгое различение фонем и звуков проводят американский ученый Вильям Фриман Туодл (William Freeman Twaddell (1906-82) ) и датский лингвист Луи Ельмслев (Louis Hjelmslev 1899 –1965).

Термином «фонема» в языкознании обозначается кратчайшая линейная единица звукового строя таких языков, как славянские, германские, романские и многие другие, не являющиеся языками слогового типа.

В немецком, русском, французском и им подобных языках фонема представляет собой предел линейного членения речевой цепи.

Представители различных направлений в отечественной фонологии подходят к членению речевой цепи на фонемы по-разному.

Звуки языка имеют наряду с их материальной субстанцией также лингвистическую функцию. Они служат цели различения семантических единиц и служат одновременно строительным материалом этих единиц.

Таким образом, звуки языка объединяют в себе материальную субстанцию и функцию, т.е имеет две стороны. Они являются однако двумя сторонами одного явления и не могут быть отделены друг от друга.

И.А. Бодуэн де Куртенэ

Попытку разделить их предпринял И.А. Бодуэн де Куртенэ. Он выделял в речи две группы единиц: семантические и асемантические. К первым он причислял предложение, слово, морфему и фонему. К асемантическим он относил звуковую оболочку предложения и слова, фонетический слог, и конкретный звук. (Бодуэн де Куртенэ, Избранные труды по общему языкознанию, т. I, М., 1963, стр. 121.)

Это подразделение показывает, что звуки языка имеют две стороны:

§ функциональную (семантическую) и

Хотя такое подразделение носит искусственный характер (без звуковой формы нет семантики), оно тем не менее, позволило ему выйти на понятие фонема. Как и система языка, так и фонема существуют, по мнению Бодуэна де Куртенэ, только в психике человека:

«Постоянно в нашей психике существующее представление “звука”, т. е. одновременного сложного комплекса произносительных работ и получаемых от этого впечатлений, мы будем называть фонемой».

Фонема – это феномен системы языка, тогда как конкретный звук есть элемент речи. Фонема, по его мнению, первична по отношению к звуку, возникающее лишь в момент, когда человек говорит.

В более лаконичной форме Бодуэн де Куртенэ дает такое определение: фонемы суть цельные, неделимые во времени представления звуков языка. Таким образом, Ф. есть простейшая единица «внутреннего языка», отвечающая простейшей единице внешней звуковой речи — звуку (в смысле физиологическом и акустическом).

Необходимость вводимого им нового понятия и термина Бодуэн де Куртенэ доказывает указанием на то, что «звуки», как мимолетные физиологическо-акустические феномены, не пригодны ни для психофонетических, ни для исторических сопоставлений. Значение слова ассоциируется не со «звуками», его составляющими, но лишь с представлениями данных звуков, которые живут в душе говорящего и являются единственными реальными, простейшими единицами речи. Как только звук раздался, он, в сущности, уже не принадлежит человеку, становится чуждым ему и независимым от него чисто физическим явлением, т. е. рядом известных колебаний частиц воздуха, видоизменить который воля говорящего уже бессильна. Особенной надобности, впрочем, в термине Ф. не чувствуется; он мог бы быть заменен, как видно из вышесказанного, обычным психологическим термином «представление» (на этот раз «представление отдельного звука речи»).

Употребление его оправдывается удобством обозначения одним определенным термином такого сложного понятия, которое иначе пришлось бы выразить целым рядом определений.

В речи фонема проявляется в виде разного вида вариантов (Divergenzen). Дивергенты — однородные по происхождению (гомогенные) звуки, подвергающиеся комбинационным изменениям; ср.: лодка— лодочка, год — года— годовой, где [т, д], [о, ъ] — дивергенты.

Дивергенции (по И.А.Бодуэну де Куртенэ):

1) зарождающиеся (или зародышевые – keimende) дивергенции, не связанные с родством морфем, например, разные k в слогах [ka, ko, ku] и т.д. – чисто антропофонические различия, незаметные для говорящих и

Вас зовут [ваЗ Завут.]

сватать | свадьба | свадебный или будок | будка [butka] | будочник

Варианты (дивергенты) гласных: вОда [вАда] –вОды [вОды]

Дивергенция возникает, по мнению Бодуэна де Куртенэ, в следствие того, что говорящему не удается реализовать свое намерение. В психике говорящего каждая морфема существует в виде неизменного звукового образа. Говорящий стремится произнести каждую морфему в таком «образцовом» виде. Такого рода идеальное произнесение нарушается вследствие разного рода психологических факторов.

В 1899 г. он повторяет определение фонемы как «психического эквивалента звука», в словах ног (т.е. [nok]) – нога он находит одну фонему г и полагает, что «разница между ними (т.е. между [g] и [k]) – это разница произносимых звуков, разница не психическая, а физиологическая, зависящая от условий произношения: одной фонеме /g/ соответствуют здесь два звука» [Бодуэн де Куртенэ 1899].

В этот период фонема Бодуэна – психофонетическая единица, возникающая как результат совокупности впечатлений от произносимых и слышимых звуков.

«Фонема – это цельное принадлежащее к миру фонетики представление, которое возникает в душе путем психологического слияния впечатлений, полученных от произношения одного и того же звука, – психический эквивалент звука языка (des Sprachlautes). С цельным представлением фонемы ассоциируется известная сумма отдельных антропофонических представлений, которые являются, с одной стороны, артикуляционными представлениями, т.е. представлениями совершенных или совершаемых (in Vollziehung begriffener) физиологических артикуляционных работ, а с другой стороны, акустическими представлениями, т.е. представлениями услышанных или слышимых (im Gehortwerden begriffener) результатов этих физиологических работ».(бодуэн)

Физиологические или артикуляционные представления – это представления о произносительном движении мускулатуры речевого аппарата (моторная программа). Их он называет кинемы.

Акустическое представления о звуке (например, о высоте тона) он назвал понятием «акусма».

Акусмы и кинемы составляют кинакему

Итак, И.А. Бодуэн де Куртене впервые (в конце XIX в.) ясно выразил идею отграничения функционального подхода к звукам речи от изучения их материальной стороны.

Однако лишь в 20-30-х годах XX в. сложились достаточно разработанные фонологические концепции, причем их развитие происходило параллельно в разных странах. В основе всех этих учений лежало противопоставление фонемы как смыслоразличительной единицы языка звукам, которые реализуют ее в потоке речи.

Наиболее совершенной из этих теорий явилась концепция Н.С. Трубецкого, великого русского лингвиста, покинувшего Россию после революции 1917 г. и основавшего знаменитый лингвистический кружок в Праге.

Его классическая работа «Основы фонологии» [1960], вышедшая в Германии в 1939 г., сохраняет свое значение и по сей день. В ней не только содержится строгое изложение методов фонологического анализа, но и дается непревзойденный обзор типов фонематических систем, встречающихся в языках мира. Активную роль в разработке пражской фонологической концепции сыграл также P.O. Якобсон. Теория Трубецкого и Якобсона составила основу того направления исследования языка, которое получило название функциональной лингвистики.

Задачей научного описания звуков языкаН.С. Трубецкой (а он был ведущим представителем пражской фонологической школы) считал выявление тех средств, на которых основаны смыслоразличительные противопоставления (оппозиции) между словами данного языка. Звуковые компоненты слова, которые образуют такие оппозиции, он называет фонологическими единицами. Оппозиции могут сильно отличаться по характеру противопоставления. Так, слова «сом» и «карась» различаются как числом звуков, так и их составом, тогда как «сом» и «дом» различаются лишь первым согласным.

Кратчайшие фонологические единицы называются фонемами. Задачей фонологического описания языка, прежде всего, и является определение состава его фонем на основе анализа фонемного состава слов.

Трубецкой полагал, что сходным материалом этого анализа является фонетическая транскрипция слов данного языка, причем каждый из сегментов в принципе представляет собой колонку признаковых значений (хотя для простоты записывается буквой).

Например, русский звук [с] имеет такое признаковое описание: /согласный, шумный, фрикативный, дентальный, глухой, непалатализованный/.

Трубецкой указывает на следующие отличия различительных признаков от неразличительных:

2) значение различительного признака из контекста невыводимо, а неразличительного выводимо. Например, в паре «эта» — «эти» начальные гласные не одинаковы: во втором слове язык несколько смещен в передневерхнем направлении. Это отличие обусловлено контекстом: в слове «эти» за гласным следует мягкий согласный. Следовательно, оно несмыслоразличительно. В то же время в немецком языке фонетически близкое различие гласных не обусловлено контекстом и выполняет смыслоразличительную роль:

gebe [e:] – gäbe [ɛ:] или

Противопоставления различительных и неразличительных признаков создают основу для процедуры фонемизации, т. е. перехода от звуков к фонемам в записи слов. Фонема есть совокупность различительных признаков звука,

или та часть признаковой колонки, которая остается после исключения неразличительных признаков.

Для установления инвентаря фонем любого языка плодотворным является так называемый дистрибутивный анализ (исследование языковых единиц с учетом их позиций в речи). Этот метод был введен американскими дискрептивистами.

Для Д. а. характерен «дешифровочный» подход к объекту: лингвистич. описание мыслится как результат применения к текстам конкретного языка упорядоченного набора универсальных процедур, к-рые должны автоматически приводить к открытию структуры этого языка.

Канонич. Д. а. выполняется след. образом.

1.текст делится (сегментируется) на элементарные текстовые единицы — фоны (отд. звуки) и морфы (миним. последовательности фонем, имеющие значение).

2. идентификация — объединение множества текстовых единиц в одну единицу языка (фонему илн морфему).

4. Две текстовые единицы принадлежат разным единицам языка, если они находятся в контрастном распределении, т. е. встречаются в одних и тех же окружениях, но с различием дистрибутивный в значении (таковы звуки [т] и [д] в словах «том» и «дом»). Выделенные т. о. языковые единицы объединяются в классы с помощью экспериментальной техники субституции (замещения). Разные языковые единицы относятся к одному и тому же классу, если они способны замещать друг друга в одних и тех же окружениях.

Английский лингвист Даниель Джоунс (D. Jones) понимает под фонемой «класс/семейство звуков», причем каждый член этого семейства должен имеет свои особые условия окружения.

Так, по Джоунсу, немецкая фонема [k] –это семейство звуков:

Каждый из этих звуков стоит в определенной, только ему присущей позиции.

Согласно такому воззрению, фонема – это не абстрактный элемент, а группа близких в физиологическом и акустическом отношении звуков.

В этом подходе отсутствует, однако, критерий функциональной эквивалентности (одинаковости функции).

Тогда бы было возможным определять у редуцированных фонем (т.е. фонем в безударной позиции) их значимость. Это было бы возможным делать путем установления их функции через функцию этой фонемы в сильной позиции

Например, стало бы возможным определить принадлежность немецкого редуцированного [ǝ] Schule к фонеме [e:], поскольку в сильной позиции, например, существует

оппозиция [e] – [a] Wille— Villa или

В дескриптивной школе много внимания уделялось формальной процедуре установления фонемного состава языка. После получения фонетической записи текстов на исследуемом языке производилсяанализ отношений между звуками (фонами). Выделялись классы фонетически близких звуков, находящихся в отношении дополнительного распределения. Такие классы и есть фонемы. Некоторые дескриптивисты отрицали даже значимость критерия смыслоразличения при объединении фонов в фонемные классы. На первом плане для них была строгость формальной процедуры классификации звуков. Отметим, что подобно тому, как

Фонема в трактовке дискрептивистов (тех, которые признают её существование) есть множество звуков с определенными свойствами,

морфема для дескриптивистов также есть множество морфов, реализующих ее в разных контекстных условиях.

В фонематической транскрипции фонема обозначалась по основному варианту.

Аналогично понимают фонему и морфему представители московской фонологической школы.

Основные положения теории Московской фонологической школы

Первое цельное изложение теории московской фонологической школы (МФШ) получила в работе Р.И. Аванесова и В.Н. Сидорова, вышедшей в 1945 г. в составе учебника русского языка для вузов [Аванесов, Сидоров 1945]. Однако эта концепция сложилась еще в конце 30-х годов как результат совместных обсуждений фонологических проблем целой группой лингвистов-москвичей, в которую кроме Р.И. Аванесова и В.Н. Сидорова входили такие известные фонологи, как А.А.Реформатский, П.С.Кузнецов и другие

Определение фонемы: В основе теории МФШ лежит простая идея:

фонема есть минимальная составляющая звуковой оболочки морфемы, которая, в свою очередь, есть минимальная знаковая единица языка. Морфема при этом понимается как множество морфов, а фонема соответственно есть множество звуков, чередующихся по фонетическим правилам в составе морф, представляющих морфему.

1) При инвентаризации фонем используется критерий единой функции и единых психолого- акустических свойств.

2) При этом исходным моментом признается «сильная позиция» фонемы например, в ударном слоге или изолированном произнесении. Этим подчеркивается системность и морфематичность.

Вариаты фонемы в слабых позициях объясняется как действие фонетического окружения на звуковую структуру морфемы в потоке речи.

[A] в [ВАДА] вода и [O:] aus [ВОДЫ] воды

признаются вариантами одной фонемы (морфемный принцип, поскольку эти фонемы есть элементы одной и той же морфемы).

Примером может служить такая совокупность морфем:

[вот] «вод-O» (знак O означает нулевую морфу),

Например, глагольный корень ‘вод-‘ чередуется с ‘вож-‘: водит — вожу. Ясно, однако, что в общем случае [д] перед [у] не переходит в [ж] — сравните именную форму воду и глагольные формы веду, ведут.

Это значит, что чередование /д/

/ж/ свойственно определенному классу глагольных корней в некоторых грамматических формах. В этом случае мы имеем дело уже с чередованием фонем, входящих в одну морфофонему, а не с чередованием звуков, входящих в одну фонему.

Полезно знать, что наряду с термином «чередование» широко используется термин «альтернация». Чередующиеся сегменты называют иначе «альтернантами».

Ленинградская фонологическая школа (в дальнейшем ЛФШ)

фонема — это единица звукового строя, с помощью которой непосредственно различаются означающие разных слов и отдельных форм одних и тех же или разных слов.

Однако и в том и в другом случае фонемы выступают как кратчайшие звуковые единицы, из которых строятся единицы языка, наделенные значением

Следовательно, хотя фонемы как таковые единицами языка не являются, поскольку сами по себе они лишены значения, существование единиц языка — морфем, слов и их форм — принципиально невозможно без фонем, из которых строятся их означающие.

Основатель ЛФШ Л. В.Щерба считал, что

все звуки языка «объединяются в сравнительно небольшое число звуковых типов, способных дифференцировать слова и их формы» [7. С.18]. Эти звуковые типы Л. В. Щерба и определял как фонемы.

Его последователи рассматривают фонему как класс звуков, представленный в речи различными оттенками. Существование двух определений фонемы (фонема-звукотип и фонема-класс звуков) является следствием развития теории фонемы как фонетического феномена, используемого языком для дифференциации слов и морфем.

Представители ЛФШ всегда рассматривают звук как представитель фонемы, например, звук [t] (в слове сад) как представитель фонемы «t», а звук [d] (в слове сады) как представитель фонемы «d«.

Приведём примеры фонемного состава слов в обозначении ЛФШ.

Главные пункты фонетических расхождений ленинградцев и москвичей.

1. Каспранский Р.Р. Теоретическая фонетика.- Горький: 1973, с. 17-23

2. Козьмин, О.Г., Богомазова Г.С., Хицко Л.И. Теоретическая фонетика немецкого языка.- М.: Высшая школа, 1990, S.48-52, 79-83

5. Цахер О.Х. Фонетика немецкого языка. Теоркурс.- Л.: Просвещение, 1969, с. 61-64

Источник