Словарь русского арго что это
Читальный зал
Наука и жизнь
Русский язык в школе
Русский язык за рубежом
Русская речь
Мир русского слова
Журнал «Грамоты.ру»
Исследования и монографии
Конкурсные публикации
 |  |
Лексикография
О «Словаре русского арго» В. С. Елистратова
Словарями можно пользоваться по-разному. Чаще всего мы обращаемся к словарям за справкой по интересующему нас вопросу. Все великое разнообразие словарей русского языка способно удовлетворить практически любой информационный запрос пользователя о языке (словари филологические), об окружающей нас реальности и о мире духовном, мире нашей культуры (энциклопедические словари). Справочная функция — главное и неотъемлемое свойство любого словаря. Но есть среди них такие лексикографические произведения, которые, даже при алфавитном расположении материала, допускают не только выборочно-справочное чтение, но и чтение подряд. Таков, например, «Словарь языка Пушкина», слово (словарная статья) в котором вызывает в памяти пушкинские строки, приводит на ум живые в сознании каждого русского поэтические образы. Обращаясь к иллюстративной части словарной статьи, читатель погружается в общение с временем и миром Пушкина, вступает в диалог с его текстами и переживает удивительное чувство «возвышения реальности».
Говоря о «Словаре русского арго», я хотел бы коснуться трех аспектов из всего спектра возможных оценок, которые могут быть даны этому лексикографическому труду: как читать этот словарь, кому его читать и каковы его специфические лексикографические особенности.
Читать подряд можно не только авторские (Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Грибоедова или Бродского) словари, основательно снабженные примерами употреблений из текстов писателя, но и «словари эпохи» — «Словарь Академии Российской», «Словарь русского языка XVIII века» или «Толковый словарь русского языка» Ожегова и Шведовой. Сплошное чтение последнего из названных, может быть, менее занимательно, чем чтение писательских словарей, но оно тоже носит диалоговый характер и обладает известной привлекательностью.
Дело в том, что при таком чтении носитель современного литературного языка (а таких в нашем обществе большинство), подобно читателю художественного произведения, который отождествляет себя с его персонажами, тоже ставит себя на место того «героя», словоупотребление которого нашло отражение в словарной статье. И хотя словарь на самом деле дает обобщенную, по возможности лишенную субъективных черт картину словозначений и словоупотреблений, восприятие словаря читателем всегда индивидуально. Во-первых, он обязательно обнаружит пробелы в собственном лексиконе, столкнувшись с так называемыми «агнонимами», т. е. не известными ему словами и значениями. Во-вторых, он остановит свое внимание на неполном совпадении смыслов слов в его собственном, индивидуальном употреблении со смыслами, фиксированными словарем. Но при всем этом читатель, мысленно споря с авторитетным изданием, остается в привычном мире родной материальной, духовной и речевой культуры и испытывает чувство если не «возвышения» этой реальности, то хотя бы уравнивания себя, своей личности с нею. Словарь в таком случае выступает как своеобразный «уравнитель», эквалайзер личности и социума, которому она принадлежит.
Обращаясь к «Словарю русского арго», мы сразу же должны отметить, что его не только не рекомендуется, но и вредно читать подряд. Откроем Словарь наугад и, осуществляя мысленный эксперимент, прочтем одну страницу, которой оказалась по случаю стр. 127, глазами «обывателя», среднего носителя современного русского языка:
ДУША см. ВСЕМИ ЖАБРАМИ ДУШИ. ; ЕТИ (ТЕБЯ В ДУШУ); КАНИФОЛИТЬ МОЗГИ; ПОЛОСКАТЬ ДУШУ; ПРОБУРИТЬ ДУШУ
ДУШАНБЕ. 1. нескл., ср. Жара, зной, духота. В такое
надо лежать головой в холодильнике, а не на работе сидеть. 2. в зн. сказ. Жарко, душно. По улице ходить
Название столицы республики Таджикистан; контаминация с «душно», «душный».
От названия афганских повстанцев; из языка времен антиалкогольной кампании.
шком кто, что — ненадежный, опасный, плохой,
напр.: А парнишка-то с
шком оказался. Дело с
без доп. Красть, воровать.
Возм. влияние устар. диал. «дыбить», «дыбать» — идти шататься без дела, вставать на цыпочки, «дыбить» — поднимать,
ставить; уг. «дыбать» — идти, смотреть, следить.
ЕЛЫ-ПАЛЫ). Эх как, ну и ну, вот тебе на,
Возм. первоначально из языка митьков (см. МИТЕК и производные). Ср. ЕЛКИ.
ДЫМ* см.В ГОЛОВЕ ВЕТЕР, В ЖОПЕ ДЫМ; ДАЙ В ЗУБЫ, ЧТОБ ДЫМ
ПОШЕЛ; НОЧЬ В КРЫМУ, ВСЕ В ДЫМУ; ФУНТ
ДЫМИНА см. ДЫМ; ПЬЯНЫЙ В ДЫМИНУ
как паровоз — много курить.
ДЫМИТ* см. КРЫША ДЫМИТ
объединений (напр. хиппи и т. п.) в Москве; место для курения в
вузе и др. заведениях. Наши чуваки (ребята) из
ДЫРА* см. ГЕРОЙ (- ШТАНЫ С ДЫРОЙ)
у. 5. обычно мн. Глаза.
и-то протри — проспись, смотри внимательнее. 6. Плохой вратарь. 6 — из спорт.
ДЫРОКОЛ, 1. Мужской половой орган. 2. Дурак, тупица.
ов. Надо быть полным
ом, чтобы такое бзднуть (сказать).
ая башка — плохая память.
вратарь — вратарь, пропускающий много мячей.
После двух-трех страниц такого последовательного прочтения обычный, средний читатель, естественно, ощущает потребность в глотке чистого воздуха. Думается, что «диалог» со словарем нормальный читатель едва ли сможет наладить. И уж ни о каком «возвышении реальности», запечатленной в арго, или даже об уравнивании с нею читательского мира здесь речи быть не может. Следовательно, ответ на вопрос, как читать «Словарь русского арго», может быть один: только как справочный источник.
Именно для этой цели был задуман и создан этот лексикографический труд.
На последней странице книги, где приводятся выходные характеристики Словаря, дана и его квалификация — «Справочное издание». Автор, особо подчеркивая в Предисловии научную цель своей работы, предупреждает читателя, что «словарь ни в коем случае не ставит своей целью введение арго в речевую практику», что он рассчитан «прежде всего на профессионально подготовленную аудиторию» (стр. 7). Автор видел свою задачу в том, чтобы «зафиксировать целый пласт современной речевой лексики русского языка, не зарегистрированной нормативными словарями».
Таким образом, выясняется, что главным потребителем словаря, его основным читателем будет исследователь, лишенный этико-эстетической или вкусовой, если угодно, предвзятости:
– лингвист, который проследит на этом материале реализацию словообразовательных потенций русского языка, установит источники арготических заимствований (из иностранных или профессиональных языков, из маргинальных субкультур, из народных говоров и т.п.), проведет этимологические изыскания, выстроит систему лексических категорий, т. е. выявит отношения синонимии, антонимии, омонимии и др.;
– социолог, который соотнесет специфику лексики с социальной ориентацией той или иной маргинальной группы;
– психолог, которого будет интересовать эмоциональная и когнитивная функция арготизмов в процессах повседневного общения внутри замкнутого коллектива «своих» и вне него, во взаимодействии с «чужими»;
– культуролог, который реконструирует историю арго в связи с развитием разных цивилизаций, раскроет его философские предпосылки и проанализирует роль арго в культурах обществ разных типов, наконец, объяснит читателю непонятное для наивного сознания обаяние тайных языков, сорвав с них энигматическое покрывало. Кстати, именно такую работу проделал автор нашего Словаря, поместив в качестве послесловия к нему глубокое, тонкое, тщательно аргументированное монографическое исследование «Арго и культура».
Для исследовательских задач нет запретов, изучают же специалисты всяких тарантулов, скорпионов и прочих, «отвратительных» — и с точки зрения здравого смысла, и в плане эстетическом — «гадов». С исследовательских позиций, с высоты строгой теории отдельный естественно-говорящий становится настолько неразличимым, что им можно как будто и пренебречь, но ведь именно он — средний, ничем не примечательный носитель русского языка — является в конечном итоге целью и смыслом наших лингвокультурологических построений. Именно его реакция, выразившаяся в желании «вымыть руки» после прочтения одной страницы «Словаря русского арго», есть показатель восприятия арго обыденным языковым сознанием.
Конечно, арго — это факт, и убийственный аргумент Бодуэна де Куртунэ («Как же так, жопа есть, а слова такого нет?») не оставляет места для споров. После того, как слово «культура» (или в лучшем случае «субкультура») стало свободно соединяться с такими понятиями как «тюремная», «лагерная», «хиппи», «наркоманов», «уголовная» и т. п., происходит размывание границы между культурой и анти-культурой. Неприятие вызывает прежде всего прорывающаяся иногда в формулировках автора тенденция трактовать арго в Словаре как Язык. Это не Язык, а лишь маргинальные, экзотические элементы, своего рода результат накопления продуктов обмена Языка со средой в процессах речевой деятельности. Никакого влияния на эволюцию Языка арго не оказывает. Эволюция предполагает появление принципиально новых явлений, формирование и развитие новых категорий, чего в арго мы не наблюдаем. Арго паразитирует на могучем древе национального языка. Арго может повлиять на изменение языкового ландшафта в сообществе, но никак не на закономерности языкового строя. Изменения ландшафта, как и изменение самого сообщества под влиянием экстралингвистических воздействий, носят название сукцессии в противоположность эволюции. Далее, проводить параллель между арго и Языком неправомерно и в том отношении, что не существует в природе носителей такого «языка» (или лексикона) в полном его объеме, но есть социальные страты, замкнутые речевые коллективы, которые используют в речевой деятельности отдельные специфические для той или иной страты, той или иной области жизни, арготические элементы. Изменение языкового ландшафта в определенные моменты жизни сообщества может приобретать значительные размеры. В этой связи автор Словаря справедливо отмечает: «В последний период времени (начиная со второй половины 80-х годов) арго как феномен языка и культуры приобретает все большее и большее влияние: арготизмы не только прочно входят в разговорный язык, но и активно проникают в средства массовой информации, арго становится одним из ведущих стилистических ключей в современной художественной литературе. В связи с этим остро встают проблемы культуры языка. Изучение механизмов арготизации речи крайне необходимо в связи с проблемами эволюции языка, взаимодействия языка и культуры» (стр. 575).
С этим утверждением, ну, может быть, за исключением тезиса о связи арготизации современных текстов с проблемами эволюции языка, многие готовы согласиться. Но есть в этом утверждении один «подводный камень», одна скрытая мысль, характеризующая авторскую концепцию в целом: арготизация речи выступает здесь как абсолютно самостоятельная, стихийная, самодвижущаяся, я бы сказал самоорганизующаяся, сила (ср. «арго приобретает влияние», «арготизмы проникают», «арго становится ключом»), независимая от общества, общественного сознания, от «человеческого фактора», наконец. На самом деле процессы арготизации не являются бессознательными, не контролируемыми сознанием говорящих и пишущих, они зависят от мотивов, целей, идеалов создателей текстов, создателей речевых произведений.
Иначе говоря, они идеологизированы, как бы ни хотелось автору словаря забыть об этом (ср. в Предисловии раздел «О „беспартийности“ словаря» — стр. 6–7).
Может быть, эту опасность — опасность разрушения языковой картины мира под влиянием арготизации текстов — не надо преувеличивать, но не следует о ней и забывать, увлекаясь поэтизацией обсценной лексики, арго уголовников, наркоманов и проститок.
В заключение несколько слов о лексикографическом воплощении «русского арго». Автор проделал колоссальную по объему и трудоемкости работу по собиранию материала, его систематизации (а она и во взаимных отсылках словарных статей, и в системе помет, несущих информацию о принадлежности описываемого слова к той или иной сфере общения, и в этимологических заметках, и в подборе иллюстраций употребления), по построению толкований.
Словарная статья читается легко, доступна пониманию (хотя в ряде случаев хотелось бы, чтобы неиллюстрированные толкования были снабжены примерами), и пользоваться словарем, не испытывая никаких затруднений, может любой грамотный человек. К числу достоинств Словаря я бы отнес зафиксированное в статьях наблюдение автора над возможностями употребления переходных глаголов без прямого дополнения. Эта тенденция уходит своими корнями в историю литературного языка и имеет место в языке современном (см. напр., глагол ДЫБИТЬ на приведенной мной 127 странице). Теоретическое осмысление этого явления на материале арго могло бы составить интересную исследовательскую задачу.
Что касается мелких недочетов, то они в Словаре есть, как во всяком крупном и неординарном исследовании. Их типы можно проиллюстрировать двумя примерами все с той же 127 страницы:
1) в комментарии к слову ДУШМАН сделана ссылка на «язык времен антиалкогольной кампании», причем последнее слово написано через «О»; 2) 4-е значение слова ДЫРКА («Прокол на водительских правах») истолковано небрежно: гаишник делает этот «прокол» не на той карточке, которая называется правами на управление транспортным средством, а в так называемом талоне предупреждений.
Но есть и более серьезные замечания. Первое из них относится к структуре словарной статьи. Всякий толковый словарь объединяет в одну словарную статью совокупность значений полисемантичного слова, которые связаны между собой, а также с первым, главным его значением, системой метафорических, метонимических, функциональных и других отношений. Разрыв в системе таких связей свидетельствует о том, что мы имеем дело с омонимией, т.е. с двумя разными словами. В толковом словаре арго это правило не работает: под одним «черным словом» здесь могут объединяться значения, мотивация которых совершенно различна. Ср. слово ДУХ, например, которое в первом значении определяется как «молодой, начинающий службу солдат», во втором — как «милиционер», а в 4-ом означает «душман, афганский повстанец». Семантическая связь между первым и вторым значением не просматривается, а 4-ое имеет собственную мотивацию, восходящую к войне в Афганистане. Аналогично содержание статьи СКОВОРОДКА, где 1) Дискотека, а 2) Участок кольцевого движения транспорта; или ХИМИК, где 1) Хитрец, махинатор, интриган, путаник, 2) Человек, отбывающий наказание или просто работающий на вредном производстве, а 3) Наркоман.
Объяснение такому положению дел со словарной статьей довольно простое. Во-первых, слово приходит в арго из разных сфер жизни, из разных социальных кругов, из разных профессиональных областей и несет на своей мотивации следы своего источника. Так, ДУХ как молодой солдат имеет армейские корни, а дух-милиционер, согласно осторожному предположению автора Словаря, «возм. из уг.» Слово ЯШКА имеет шесть значений, среди которых — «милиционер» (из уг.), «нарушитель границы» (из арм.), «проводник» (из жел.-дор.) и «таракан». Найти семантическую связь между этими значениями как будто не удается. Отсюда проистекают два следствия: либо перечисленные значения следует квалифицировать как разные слова, как омомнимы, либо надо пересмотреть понятие полисемии в применении к арготической лексике. В последнем случае полисемию придется трактовать как «поли-источниковость» или «политематичность», и основой для объединения словозначений под одним черным словом считать только тождественность плана выражения: гони омонимию в дверь, она влетит в окно.
Во-вторых, значение многих лексических единиц в арго оказывается принципиально размытым, характеризуется значительной долей неопределенности. Ср. толкование первого значения слова ХИМИК: ведь «хитрец» и «путаник» вовсе не являются синонимами в общенациональном языке, как не равны по значению «путаник» и «интриган», но именно с помощью этих слов строится «синонимическое» определение лексемы ХИМИК.
Я думаю, что было бы полезно — и для Словаря, и для лексикографии в целом, — если бы автор заострил внимание читателя на указанных особенностях построения словарной статьи в словаре арго. Тем более, что это вопрос не технический, а скорее, методологический, показывающий вторичность арго, связь его с общенациональным языком, прямую зависимость от него: ведь мотивация арготических словозначений СКОВОРОДКИ или ХИМИКА лежит вне арго, кроется в общенациональном языке.
Второе замечание, или вернее, вторая мысль, на которую наталкивает чтение «Словаря русского арго», — о границах этого явления: что должно включаться в такой словарь, а что остается в пределах общенационального языка? Автор отдает себе отчет в нечеткости этих границ, но тем не менее, на мой взгляд, в Словаре все-таки ощущается авторская тенденция расширять понимание арго, раздвигать его рамки за счет общенационального языка. Чтобы не ходить далеко за примерами, возьмем те же страницы 126–127.
В словарной статье ДУТЬ первое значение — «писать доносы», а третье — «пить спиртное». Если мы откроем нормативный Словарь Ожегова — Шведовой на том же слове (напомним, что в словарь арго, согласно установке автора, включается то, что не зарегистрировано нормативными словарями), то в статье ДУТЬ обнаружим одно из значений, своим смыслом покрывающее третье, являющееся более широким по своей семантике, чем приведенное в Словаре арго: «пить в большом количестве» — чай, водку или пиво — все равно. Не вижу оснований поэтому для зачисления указанного значения глагола дуть в разряд арготических. Возьмем другой пример — на слово ДЫМ, ДЫМИНА: в статье Словаря арго содержится отсылочное указание на фразеологизм «пьяный в дымину». Но точно этот фразеологизм под словом ДЫМИНА с пометой «прост.» приводится и в Словаре Ожегова — Шведовой. Автору следовало бы быть более строгим в проведении своих же принципов отбора материала для Словаря.
Конечно, подобные примеры (я мог бы их умножить) можно истолковать в противоположном предложенному мной смысле. Можно считать их не недочетами в приемах лексикографирования, а увидеть в них свидетельство расширения самих процессов арготизации, агрессии арго против литературного языка, его наступления уже и на нормативные словари. Хотелось бы верить, что подобный вывод несправедлив.
Ну, а общий вывод какой? — спросит меня мой читатель. Может быть, такой Словарь и не нужен вовсе, если зафиксированный в нем феномен чреват опасностями, о который говорилось выше?
На такой вывод не соглашусь не только я, — словарник по преимуществу, убежденный в том, что всякий словарь представляет собой не только своеобразный арсенал языковых средств, но и мощный аналитический инструмент, — с таким выводом не согласятся прежде всего перечисленные мною в начале исследователи, заинтересованные в научном осмыслении этих материалов. С таким выводом не согласятся изучающие русский язык или владеющие им в определенной степени иностранцы, которые в прессе или в литературе столкнутся вдруг с выражением, понять смысл которого без этого словаря невозможно. С таким выводом не согласится писатель или журналист, раскрывающий определенную тему, которая без соответствующего языкового колорита потеряет свою выразительность, воздейственность и правдивость, а этот колорит он почерпнет из Словаря арго. Понятно, таким образом, что этот Словарь полезен, нужен, но нужна при этом и трезвая оценка и понимание того, как его читать, кому его читать и какие лексикографические особенности он в себе заключает.
Текущий рейтинг: 
Читальный зал
Наука и жизнь
Русский язык в школе
Русский язык за рубежом
Русская речь
Мир русского слова
Журнал «Грамоты.ру»
Исследования и монографии
Конкурсные публикации
 | |
Журнал «Грамоты.ру»
О «Словаре русского арго» В. С. Елистратова
Словарями можно пользоваться по-разному. Чаще всего мы обращаемся к словарям за справкой по интересующему нас вопросу. Все великое разнообразие словарей русского языка способно удовлетворить практически любой информационный запрос пользователя о языке (словари филологические), об окружающей нас реальности и о мире духовном, мире нашей культуры (энциклопедические словари). Справочная функция — главное и неотъемлемое свойство любого словаря. Но есть среди них такие лексикографические произведения, которые, даже при алфавитном расположении материала, допускают не только выборочно-справочное чтение, но и чтение подряд. Таков, например, «Словарь языка Пушкина», слово (словарная статья) в котором вызывает в памяти пушкинские строки, приводит на ум живые в сознании каждого русского поэтические образы. Обращаясь к иллюстративной части словарной статьи, читатель погружается в общение с временем и миром Пушкина, вступает в диалог с его текстами и переживает удивительное чувство «возвышения реальности».
Говоря о «Словаре русского арго», я хотел бы коснуться трех аспектов из всего спектра возможных оценок, которые могут быть даны этому лексикографическому труду: как читать этот словарь, кому его читать и каковы его специфические лексикографические особенности.
Читать подряд можно не только авторские (Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Грибоедова или Бродского) словари, основательно снабженные примерами употреблений из текстов писателя, но и «словари эпохи» — «Словарь Академии Российской», «Словарь русского языка XVIII века» или «Толковый словарь русского языка» Ожегова и Шведовой. Сплошное чтение последнего из названных, может быть, менее занимательно, чем чтение писательских словарей, но оно тоже носит диалоговый характер и обладает известной привлекательностью.
Дело в том, что при таком чтении носитель современного литературного языка (а таких в нашем обществе большинство), подобно читателю художественного произведения, который отождествляет себя с его персонажами, тоже ставит себя на место того «героя», словоупотребление которого нашло отражение в словарной статье. И хотя словарь на самом деле дает обобщенную, по возможности лишенную субъективных черт картину словозначений и словоупотреблений, восприятие словаря читателем всегда индивидуально. Во-первых, он обязательно обнаружит пробелы в собственном лексиконе, столкнувшись с так называемыми «агнонимами», т. е. не известными ему словами и значениями. Во-вторых, он остановит свое внимание на неполном совпадении смыслов слов в его собственном, индивидуальном употреблении со смыслами, фиксированными словарем. Но при всем этом читатель, мысленно споря с авторитетным изданием, остается в привычном мире родной материальной, духовной и речевой культуры и испытывает чувство если не «возвышения» этой реальности, то хотя бы уравнивания себя, своей личности с нею. Словарь в таком случае выступает как своеобразный «уравнитель», эквалайзер личности и социума, которому она принадлежит.
Обращаясь к «Словарю русского арго», мы сразу же должны отметить, что его не только не рекомендуется, но и вредно читать подряд. Откроем Словарь наугад и, осуществляя мысленный эксперимент, прочтем одну страницу, которой оказалась по случаю стр. 127, глазами «обывателя», среднего носителя современного русского языка:
ДУША см. ВСЕМИ ЖАБРАМИ ДУШИ. ; ЕТИ (ТЕБЯ В ДУШУ); КАНИФОЛИТЬ МОЗГИ; ПОЛОСКАТЬ ДУШУ; ПРОБУРИТЬ ДУШУ
ДУШАНБЕ. 1. нескл., ср. Жара, зной, духота. В такое
надо лежать головой в холодильнике, а не на работе сидеть. 2. в зн. сказ. Жарко, душно. По улице ходить
Название столицы республики Таджикистан; контаминация с «душно», «душный».
От названия афганских повстанцев; из языка времен антиалкогольной кампании.
шком кто, что — ненадежный, опасный, плохой,
напр.: А парнишка-то с
шком оказался. Дело с
без доп. Красть, воровать.
Возм. влияние устар. диал. «дыбить», «дыбать» — идти шататься без дела, вставать на цыпочки, «дыбить» — поднимать,
ставить; уг. «дыбать» — идти, смотреть, следить.
ЕЛЫ-ПАЛЫ). Эх как, ну и ну, вот тебе на,
Возм. первоначально из языка митьков (см. МИТЕК и производные). Ср. ЕЛКИ.
ДЫМ* см.В ГОЛОВЕ ВЕТЕР, В ЖОПЕ ДЫМ; ДАЙ В ЗУБЫ, ЧТОБ ДЫМ
ПОШЕЛ; НОЧЬ В КРЫМУ, ВСЕ В ДЫМУ; ФУНТ
ДЫМИНА см. ДЫМ; ПЬЯНЫЙ В ДЫМИНУ
как паровоз — много курить.
ДЫМИТ* см. КРЫША ДЫМИТ
объединений (напр. хиппи и т. п.) в Москве; место для курения в
вузе и др. заведениях. Наши чуваки (ребята) из
ДЫРА* см. ГЕРОЙ (- ШТАНЫ С ДЫРОЙ)
у. 5. обычно мн. Глаза.
и-то протри — проспись, смотри внимательнее. 6. Плохой вратарь. 6 — из спорт.
ДЫРОКОЛ, 1. Мужской половой орган. 2. Дурак, тупица.
ов. Надо быть полным
ом, чтобы такое бзднуть (сказать).
ая башка — плохая память.
вратарь — вратарь, пропускающий много мячей.
После двух-трех страниц такого последовательного прочтения обычный, средний читатель, естественно, ощущает потребность в глотке чистого воздуха. Думается, что «диалог» со словарем нормальный читатель едва ли сможет наладить. И уж ни о каком «возвышении реальности», запечатленной в арго, или даже об уравнивании с нею читательского мира здесь речи быть не может. Следовательно, ответ на вопрос, как читать «Словарь русского арго», может быть один: только как справочный источник.
Именно для этой цели был задуман и создан этот лексикографический труд.
На последней странице книги, где приводятся выходные характеристики Словаря, дана и его квалификация — «Справочное издание». Автор, особо подчеркивая в Предисловии научную цель своей работы, предупреждает читателя, что «словарь ни в коем случае не ставит своей целью введение арго в речевую практику», что он рассчитан «прежде всего на профессионально подготовленную аудиторию» (стр. 7). Автор видел свою задачу в том, чтобы «зафиксировать целый пласт современной речевой лексики русского языка, не зарегистрированной нормативными словарями».
Таким образом, выясняется, что главным потребителем словаря, его основным читателем будет исследователь, лишенный этико-эстетической или вкусовой, если угодно, предвзятости:
– лингвист, который проследит на этом материале реализацию словообразовательных потенций русского языка, установит источники арготических заимствований (из иностранных или профессиональных языков, из маргинальных субкультур, из народных говоров и т.п.), проведет этимологические изыскания, выстроит систему лексических категорий, т. е. выявит отношения синонимии, антонимии, омонимии и др.;
– социолог, который соотнесет специфику лексики с социальной ориентацией той или иной маргинальной группы;
– психолог, которого будет интересовать эмоциональная и когнитивная функция арготизмов в процессах повседневного общения внутри замкнутого коллектива «своих» и вне него, во взаимодействии с «чужими»;
– культуролог, который реконструирует историю арго в связи с развитием разных цивилизаций, раскроет его философские предпосылки и проанализирует роль арго в культурах обществ разных типов, наконец, объяснит читателю непонятное для наивного сознания обаяние тайных языков, сорвав с них энигматическое покрывало. Кстати, именно такую работу проделал автор нашего Словаря, поместив в качестве послесловия к нему глубокое, тонкое, тщательно аргументированное монографическое исследование «Арго и культура».
Для исследовательских задач нет запретов, изучают же специалисты всяких тарантулов, скорпионов и прочих, «отвратительных» — и с точки зрения здравого смысла, и в плане эстетическом — «гадов». С исследовательских позиций, с высоты строгой теории отдельный естественно-говорящий становится настолько неразличимым, что им можно как будто и пренебречь, но ведь именно он — средний, ничем не примечательный носитель русского языка — является в конечном итоге целью и смыслом наших лингвокультурологических построений. Именно его реакция, выразившаяся в желании «вымыть руки» после прочтения одной страницы «Словаря русского арго», есть показатель восприятия арго обыденным языковым сознанием.
Конечно, арго — это факт, и убийственный аргумент Бодуэна де Куртунэ («Как же так, жопа есть, а слова такого нет?») не оставляет места для споров. После того, как слово «культура» (или в лучшем случае «субкультура») стало свободно соединяться с такими понятиями как «тюремная», «лагерная», «хиппи», «наркоманов», «уголовная» и т. п., происходит размывание границы между культурой и анти-культурой. Неприятие вызывает прежде всего прорывающаяся иногда в формулировках автора тенденция трактовать арго в Словаре как Язык. Это не Язык, а лишь маргинальные, экзотические элементы, своего рода результат накопления продуктов обмена Языка со средой в процессах речевой деятельности. Никакого влияния на эволюцию Языка арго не оказывает. Эволюция предполагает появление принципиально новых явлений, формирование и развитие новых категорий, чего в арго мы не наблюдаем. Арго паразитирует на могучем древе национального языка. Арго может повлиять на изменение языкового ландшафта в сообществе, но никак не на закономерности языкового строя. Изменения ландшафта, как и изменение самого сообщества под влиянием экстралингвистических воздействий, носят название сукцессии в противоположность эволюции. Далее, проводить параллель между арго и Языком неправомерно и в том отношении, что не существует в природе носителей такого «языка» (или лексикона) в полном его объеме, но есть социальные страты, замкнутые речевые коллективы, которые используют в речевой деятельности отдельные специфические для той или иной страты, той или иной области жизни, арготические элементы. Изменение языкового ландшафта в определенные моменты жизни сообщества может приобретать значительные размеры. В этой связи автор Словаря справедливо отмечает: «В последний период времени (начиная со второй половины 80-х годов) арго как феномен языка и культуры приобретает все большее и большее влияние: арготизмы не только прочно входят в разговорный язык, но и активно проникают в средства массовой информации, арго становится одним из ведущих стилистических ключей в современной художественной литературе. В связи с этим остро встают проблемы культуры языка. Изучение механизмов арготизации речи крайне необходимо в связи с проблемами эволюции языка, взаимодействия языка и культуры» (стр. 575).
С этим утверждением, ну, может быть, за исключением тезиса о связи арготизации современных текстов с проблемами эволюции языка, многие готовы согласиться. Но есть в этом утверждении один «подводный камень», одна скрытая мысль, характеризующая авторскую концепцию в целом: арготизация речи выступает здесь как абсолютно самостоятельная, стихийная, самодвижущаяся, я бы сказал самоорганизующаяся, сила (ср. «арго приобретает влияние», «арготизмы проникают», «арго становится ключом»), независимая от общества, общественного сознания, от «человеческого фактора», наконец. На самом деле процессы арготизации не являются бессознательными, не контролируемыми сознанием говорящих и пишущих, они зависят от мотивов, целей, идеалов создателей текстов, создателей речевых произведений.
Иначе говоря, они идеологизированы, как бы ни хотелось автору словаря забыть об этом (ср. в Предисловии раздел «О „беспартийности“ словаря» — стр. 6–7).
Может быть, эту опасность — опасность разрушения языковой картины мира под влиянием арготизации текстов — не надо преувеличивать, но не следует о ней и забывать, увлекаясь поэтизацией обсценной лексики, арго уголовников, наркоманов и проститок.
В заключение несколько слов о лексикографическом воплощении «русского арго». Автор проделал колоссальную по объему и трудоемкости работу по собиранию материала, его систематизации (а она и во взаимных отсылках словарных статей, и в системе помет, несущих информацию о принадлежности описываемого слова к той или иной сфере общения, и в этимологических заметках, и в подборе иллюстраций употребления), по построению толкований.
Словарная статья читается легко, доступна пониманию (хотя в ряде случаев хотелось бы, чтобы неиллюстрированные толкования были снабжены примерами), и пользоваться словарем, не испытывая никаких затруднений, может любой грамотный человек. К числу достоинств Словаря я бы отнес зафиксированное в статьях наблюдение автора над возможностями употребления переходных глаголов без прямого дополнения. Эта тенденция уходит своими корнями в историю литературного языка и имеет место в языке современном (см. напр., глагол ДЫБИТЬ на приведенной мной 127 странице). Теоретическое осмысление этого явления на материале арго могло бы составить интересную исследовательскую задачу.
Что касается мелких недочетов, то они в Словаре есть, как во всяком крупном и неординарном исследовании. Их типы можно проиллюстрировать двумя примерами все с той же 127 страницы:
1) в комментарии к слову ДУШМАН сделана ссылка на «язык времен антиалкогольной кампании», причем последнее слово написано через «О»; 2) 4-е значение слова ДЫРКА («Прокол на водительских правах») истолковано небрежно: гаишник делает этот «прокол» не на той карточке, которая называется правами на управление транспортным средством, а в так называемом талоне предупреждений.
Но есть и более серьезные замечания. Первое из них относится к структуре словарной статьи. Всякий толковый словарь объединяет в одну словарную статью совокупность значений полисемантичного слова, которые связаны между собой, а также с первым, главным его значением, системой метафорических, метонимических, функциональных и других отношений. Разрыв в системе таких связей свидетельствует о том, что мы имеем дело с омонимией, т.е. с двумя разными словами. В толковом словаре арго это правило не работает: под одним «черным словом» здесь могут объединяться значения, мотивация которых совершенно различна. Ср. слово ДУХ, например, которое в первом значении определяется как «молодой, начинающий службу солдат», во втором — как «милиционер», а в 4-ом означает «душман, афганский повстанец». Семантическая связь между первым и вторым значением не просматривается, а 4-ое имеет собственную мотивацию, восходящую к войне в Афганистане. Аналогично содержание статьи СКОВОРОДКА, где 1) Дискотека, а 2) Участок кольцевого движения транспорта; или ХИМИК, где 1) Хитрец, махинатор, интриган, путаник, 2) Человек, отбывающий наказание или просто работающий на вредном производстве, а 3) Наркоман.
Объяснение такому положению дел со словарной статьей довольно простое. Во-первых, слово приходит в арго из разных сфер жизни, из разных социальных кругов, из разных профессиональных областей и несет на своей мотивации следы своего источника. Так, ДУХ как молодой солдат имеет армейские корни, а дух-милиционер, согласно осторожному предположению автора Словаря, «возм. из уг.» Слово ЯШКА имеет шесть значений, среди которых — «милиционер» (из уг.), «нарушитель границы» (из арм.), «проводник» (из жел.-дор.) и «таракан». Найти семантическую связь между этими значениями как будто не удается. Отсюда проистекают два следствия: либо перечисленные значения следует квалифицировать как разные слова, как омомнимы, либо надо пересмотреть понятие полисемии в применении к арготической лексике. В последнем случае полисемию придется трактовать как «поли-источниковость» или «политематичность», и основой для объединения словозначений под одним черным словом считать только тождественность плана выражения: гони омонимию в дверь, она влетит в окно.
Во-вторых, значение многих лексических единиц в арго оказывается принципиально размытым, характеризуется значительной долей неопределенности. Ср. толкование первого значения слова ХИМИК: ведь «хитрец» и «путаник» вовсе не являются синонимами в общенациональном языке, как не равны по значению «путаник» и «интриган», но именно с помощью этих слов строится «синонимическое» определение лексемы ХИМИК.
Я думаю, что было бы полезно — и для Словаря, и для лексикографии в целом, — если бы автор заострил внимание читателя на указанных особенностях построения словарной статьи в словаре арго. Тем более, что это вопрос не технический, а скорее, методологический, показывающий вторичность арго, связь его с общенациональным языком, прямую зависимость от него: ведь мотивация арготических словозначений СКОВОРОДКИ или ХИМИКА лежит вне арго, кроется в общенациональном языке.
Второе замечание, или вернее, вторая мысль, на которую наталкивает чтение «Словаря русского арго», — о границах этого явления: что должно включаться в такой словарь, а что остается в пределах общенационального языка? Автор отдает себе отчет в нечеткости этих границ, но тем не менее, на мой взгляд, в Словаре все-таки ощущается авторская тенденция расширять понимание арго, раздвигать его рамки за счет общенационального языка. Чтобы не ходить далеко за примерами, возьмем те же страницы 126–127.
В словарной статье ДУТЬ первое значение — «писать доносы», а третье — «пить спиртное». Если мы откроем нормативный Словарь Ожегова — Шведовой на том же слове (напомним, что в словарь арго, согласно установке автора, включается то, что не зарегистрировано нормативными словарями), то в статье ДУТЬ обнаружим одно из значений, своим смыслом покрывающее третье, являющееся более широким по своей семантике, чем приведенное в Словаре арго: «пить в большом количестве» — чай, водку или пиво — все равно. Не вижу оснований поэтому для зачисления указанного значения глагола дуть в разряд арготических. Возьмем другой пример — на слово ДЫМ, ДЫМИНА: в статье Словаря арго содержится отсылочное указание на фразеологизм «пьяный в дымину». Но точно этот фразеологизм под словом ДЫМИНА с пометой «прост.» приводится и в Словаре Ожегова — Шведовой. Автору следовало бы быть более строгим в проведении своих же принципов отбора материала для Словаря.
Конечно, подобные примеры (я мог бы их умножить) можно истолковать в противоположном предложенному мной смысле. Можно считать их не недочетами в приемах лексикографирования, а увидеть в них свидетельство расширения самих процессов арготизации, агрессии арго против литературного языка, его наступления уже и на нормативные словари. Хотелось бы верить, что подобный вывод несправедлив.
Ну, а общий вывод какой? — спросит меня мой читатель. Может быть, такой Словарь и не нужен вовсе, если зафиксированный в нем феномен чреват опасностями, о который говорилось выше?
На такой вывод не соглашусь не только я, — словарник по преимуществу, убежденный в том, что всякий словарь представляет собой не только своеобразный арсенал языковых средств, но и мощный аналитический инструмент, — с таким выводом не согласятся прежде всего перечисленные мною в начале исследователи, заинтересованные в научном осмыслении этих материалов. С таким выводом не согласятся изучающие русский язык или владеющие им в определенной степени иностранцы, которые в прессе или в литературе столкнутся вдруг с выражением, понять смысл которого без этого словаря невозможно. С таким выводом не согласится писатель или журналист, раскрывающий определенную тему, которая без соответствующего языкового колорита потеряет свою выразительность, воздейственность и правдивость, а этот колорит он почерпнет из Словаря арго. Понятно, таким образом, что этот Словарь полезен, нужен, но нужна при этом и трезвая оценка и понимание того, как его читать, кому его читать и какие лексикографические особенности он в себе заключает.
Текущий рейтинг: