Синдром джекила и хайда что это
51. Множественная личность и одиночество
Ричард и Лесли Бах. Единственная
В конце XIX века математик Георг Кантор определил множество как «единое имя для совокупности всех объектов, обладающих данным свойством». Эти объекты называются элементами множества.
Пустым множеством в математике называется множество, не содержащее ни одного элемента.
Александров П. С.» Введение в теорию множеств и общую топологию.
Термин «диссоциация» был предложен в конце XIX века французским психологом и врачом П. Жане, который заметил, что комплекс идей может отщепляться от основной личности и существовать независимо и вне сознания (но может быть возвращен в сознание с помощью гипноза).
Диссоциация — комплексный психический процесс, представляющий собой дезинтеграцию эго. Интеграция эго, или эго-целостность, может быть определена как способность человека успешно инкорпорировать внешние события или социальные переживания в своём восприятии и затем действовать в постоянной манере во время таких событий или социальных ситуаций. Человек, неспособный успешно с этим справляться, может испытывать как эмоциональную дизрегуляцию, так и потенциальный коллапс эго-целостности. Другими словами, состояние эмоциональной дизрегуляции в некоторых случаях может быть весьма интенсивным, чтобы форсировать дизинтеграцию эго, или то, что, в крайних случаях, диагностически определяется как диссоциация.
Диссоциация описывает настолько сильный коллапс эго-целостности, что личность буквально расщепляется. По этой причине диссоциацию зачастую называют «расщеплением». Менее глубокие проявления этого состояния во многих случаях клинически описываются как дезорганизация или декомпенсация. Поскольку человек, испытывающий диссоциацию, полностью не отключается от своей реальности, он может иметь множество «личностей».
Множественная личность — психический феномен, при котором человек обладает двумя или более различными личностями, или эго-состояниями. Людям с множественной личностью определяют диагноз «диссоциативное расстройство идентичности», или «расстройство множественной личности». Данное явление известно также под названиеми «расщепление личности» и «раздвоение личности».
Синдром множественной личности. Талбот М. Голографическая Вселенная. — К.: София, 2004. Гл. http://polbu.ru/talbot_holuniverse/ch34_all.html
В физике аналог диссоциации соответствует расщеплению энергетических уровней атома в сильном электрическом или магнитном поле.
Личностная идентичность может утрачиваться и возникать новая, либо могут стать недоступными для сознания отдельные воспоминания, как в случаях психогенной амнезии.
Имея множественные личности, индивид может переживать альтернативные личности с индивидуально различимыми характеристиками: такие альтернативные личности могут иметь разный возраст, психологический пол, разное состояние здоровья, разные интеллектуальные способности и даже разный почерк.
В качестве двух характерных черт диссоциативного расстройства идентичности выделяют деперсонализацию и дереализацию. Деперсонализация — это изменённое (в большинстве случаев описываемое как искажённое) восприятие себя и собственной реальности. Такая персона зачастую выглядит обособленной от консенсуальной реальности. Пациенты часто определяют деперсонализацию как «ощущение вне границ тела и возможность наблюдать его с расстояния».
Дереализация — изменённое (искажённое) восприятие других. При дереализации другие люди не будут восприниматься как реально существующие для данного человека; пациенты с дереализацией испытывают трудность при идентификации другого человека.
Потенциальные причины расстройства множественной личности связывают с совокупностью нескольких факторов: непереносимый стресс, способность к диссоциации (включая способность отделять свои воспоминания, восприятия или идентичность от сознания), проявление защитных механизмов в онтогенезе и — в период детства — недостаток заботы и участия в отношении ребёнка при травматическом опыте или недостатке защиты от последующего нежелательного опыта.
Развитие человека требует от ребёнка способность успешно интегрировать различные виды комплексной информации. В онтогенезе человек проходит ряд стадий развития, в каждой из которых может быть созданы различные личности.
Dissociative Identity Disorder — словарная статья, посвящённая расстройству множественной личности
Киз Д.» Множественные умы Билли Миллигана. — М.: Эксмо, Домино, 2004. ISBN 5-699-07012-5.
Впервые описан французским психиатром Жозефом Капгра (1873—1950) в 1923 году [Capgras, J. & Reboul-Lachaux, J. (1923). Illusion des sosies dans un delire systematise chronique. »Bulletin de la Societe Clinique de Medicine Mentale» 2 6—16. под названием «иллюзия двойников».
«Пациент Л. уверяет, что его неправильное поведение вовсе не его поведение, а его близнеца, который был подброшен родителями и оказался за границей. Теперь он действует от его лица, чтобы его завербовать. «Он точно такой же, как я, и даже так же одет, но всегда совершает поступки, на которые бы я не решился. Вы говорите, что это я разбил дома окно. Это не так, я в это время был в совершенно другом месте».
Ellis, H.D.; Whitley, J.; & Luaute, J.P. (1994). Delusional misidentification. The three original papers on the Capgras, Fregoli and intermetamorphosis delusions (Classic Text No. 17). »History of Psychiatry» 5 (17) 117—146.
В 1908 году американский сосудистый хирург Чарлз Гатри пересадил дополнительную голову собаке; двухголовое животное прожило несколько дней; в 1968 году группа российских хирургов под руководством профессора Анатолия Каневского неоднократно повторила этот эксперимент и впоследствии с гордостью объявила, что их двухголовая собака ест, спит и функционирует нормально, как если бы ничего не случилось.
Хотя трансплантированные головы жили в течение короткого времени, мозговые импульсы и химические процессы в них были в норме, как сказал Паккард, все шло «в некоторой степени даже лучше, чем до «изоляции», хотя, возможно, они скучали и чувствовали себя одиноко, живя старыми воспоминаниями».
Джекил и Хайд в теле 9-летней девочки
Приемные родители Грейс и трое братьев не знают, когда им ждать очередной атаки Грейс. Сейчас она мила и заботлива, а через несколько минут может накинуться на вас с кулаками или попытается вырвать себе волосы и ногти.
Такая история повторяется по несколько раз в день, поэтому родителям пришлось переоборудовать комнату девочки в настоящую палату для буйных с мягкой обивкой. Во время очередного приступа ребенка запирают в детской среди мягких розовых игрушек до тех пор, пока она не придет в себя.
Когда Грейс была младше, приступы были не такими частыми, но с годами ситуация усугубляется. «Как вам описать, на что похожа болезнь моей дочери? Точнее всего подходит история доктора Джекила и мистера Хайда», — вздыхая рассказывает 33-летняя Лайза.
По словам женщины, в обычное время дочь ничем не отличается от девочек ее возраста: играет в куклы, танцует, любит все розовое. Во время вспышек болезни Грейс превращается в маленького монстра — кусается, выдирает волосы себе и домочадцам, однажды даже попыталась вырвать себе ногти.
Первое время родители пробовали успокоить Грейс, но со временем пришли к выводу, что лучше всего не приближаться к девочке во время приступа — он пройдет сам.
«Понимаете, она абсолютно не понимает, что делает, и, придя в себя, очень расстраивается, когда узнает, что сделала кому-то больно», — делится Лайза.
Следующие за приступом несколько часов (а иногда всего несколько минут) Грейс может дарить окружающим невероятную любовь, а потом внезапно опять нападает.
Лайза говорит, что невероятно мучительно смотреть, как ее девочка кусает себя или царапает, но еще хуже реакция посторонних людей, которые не верят в болезнь Грейс.
«Порой женщины с нашей улицы останавливают меня и говорят, чтобы я жестче наказывала дочь или даже била ее, чтобы она научилась себя вести. Они считают меня плохой матерью», — рассказывает Лайза.
Впрочем, их понять можно, ведь заболевание Грейс довольно редкое — один случай на 250 тысяч.
Бывают и обратные ситуации, когда соседки восторгаются Грейс, говорят, какое она милое и прелестное дитя. «Ей нравится общаться с незнакомыми людьми, она со всеми здоровается, со всеми приветлива, и никто даже подумать не может, что с ней, возможно, произойдет пару часов спустя», — говорит Лайза.
Старшие братья Грейс — 17-летний Майк, 15-летний Эндрю, 13-летний Бен — уже привыкли к «выходкам» сестры, хотя и они порой ходят в синяках и ссадинах после ее приступов. Мальчики понимают, что злиться на нее нельзя, ведь девочка действительно больна, да и большую часть времени она доставляет им столько радости.
«Грейс полна жизни. Мы смогли найти танцевальный класс, куда ее приняли, несмотря на недуг. Там она занимается два раза в неделю, и это действительно очень много значит для девочки. На недавнем выступлении Грейс солировала. Мы были счастливы и во время ее выступления буквально рыдали», — рассказывают родственники.
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.
5 секретов доктора Джекила и мистера Хайда
Разбираем знаменитую повесть Роберта Льюиса Стивенсона
Первый вариант «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» сжег то ли сам автор, то ли его жена. До сих пор это остается загадкой. Однако Роберт Льюис Стивенсон был очарован сюжетом, поэтому немедленно взялся за создание нового текста. В январе 1886 года повесть увидела свет — и тут же оказалась в центре внимания критики. История о благопристойном джентльмене, который превращался в подонка, до сих пор остается классикой хоррор-литературы.
Как у любого хорошего произведения, за легким сюжетным фасадом повести скрывается немало секретов. Мы решили разгадать некоторые из них.
Что общего между старым шкафом и легендарной повестью?
В родительском доме Стивенсона стояла дорогая и модная мебель, сделанная в мастерских Уильяма Броди. Талантливый краснодеревщик и умный предприниматель, Броди был деканом гильдии плотников, работал как с частными лицами, так и с крупными компаниями, водил дружбу со знаменитыми людьми, среди которых был поэт Роберт Бернс.
Но в в 1788 году респектабельный эдинбургский бизнесмен вместе с подельниками попался на грабеже. Во время следствия выяснилось, что Броди организовал разбойное нападение на здание суда. Он также признался и во многих других кражах со взломом. Среди «потерпевших» оказался даже Эдинбургский университет, лишившийся своей реликвии — серебряного жезла. Нужды в деньгах у мастера не было, и все нападения он совершал ради острых ощущений.
Роберт Льюис Стивенсон так впечатлился его историей, что в соавторстве с другом, поэтом Уильямом Хенли, написал пятиактную пьесу «Дьякон Броди, или Двойная жизнь». Спектакль, поставленный по ней, раскритиковали. Бернард Шоу назвал сцены и персонажей картонными, но Стивенсон не сдался. Уже через четыре года он опубликовал «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда».
У героев писателя был и другой прототип — офицер Томас Вейр, известный современникам как ярый блюститель пресвитерианской морали, талантливый проповедник и добропорядочный гражданин. На деле же Вейр занимался оккультизмом и черной магией, сожительствовал со служанками и близкими родственницами и был зоофилом.
Родственные души: доктор Джекил и Раскольников
Во время работы над «Странной историей» писатель вдохновлялся не только судьбами эдинбургских фриков. Одним из «источников» повести стал роман Федора Достоевского «Преступление и наказание». Стивенсон читал произведения русского классика на французском. Он переосмыслил идею двойничества, ярко представленную у Достоевского.
В романах русского писателя нашла отражение модная в то время теория бессознательного, которой психологи и философы начали заниматься задолго до Фрейда. Но Достоевский чаще всего останавливался на внешнем разделении героя и его двойника. Например, Раскольников подмечает свои худшие качества в характере Свидригайлова. Стивенсон пошел дальше — и «объединил» две личности в одном герое, показав, что природа человека дуалистична.
Доктор Джекил и дистиллированное зло
Как вы помните, суть научного открытия доктора Джекила состоит в том, что он сумел расщепить собственное Я на две составляющие. Но если вы думаете, что в нем самом осталось все хорошее, а в мистере Хайде — все гадкое и злое, вы глубоко ошибаетесь.
Владимир Набоков в своих лекциях по литературе сравнивает двойника доктора с осадком, чистым злом, которое может отделиться только при химической реакции. Согласно Набокову, Джекил — составная фигура, и именно этим он отличается от героев Достоевского, совершающих преступления под влиянием извне. Хайд — осадок, поэтому он намного меньше Джекила. Стивенсон действительно несколько раз подчеркивает крупное телосложение доктора и карликовое тельце его альтер эго.
Но и это еще не все. Если Джекил — это синтез добра и зла, а Хайд — только зло, то где та «положительная» часть, которая отделяется, когда доктор превращается в двойника? В повести она проявляется в качестве «закадрового голоса».
«И все же, если приглядеться к Хайду, то можно заметить, что над ним, содрогаясь от ужаса, но неотступно парит то, что осталось от Джекила, — подобие туманного кольца, или ореола, словно темный сгусток зла выпал из кольца добра, но само это кольцо не исчезло: Джекил все еще стремится вернуться в свой облик. И это очень важно».
Грехи доктора Джекила
Стивенсон ясно дает понять, что доктор создал препарат, разделяющий его и Хайда, не только из научного интереса. Его постоянно мучила какая-то вина:
«Если бы только, говорил я себе, их можно было расселить в отдельные тела, жизнь освободилась бы от всего, что делает ее невыносимой; дурной близнец пошел бы своим путем, свободный от высоких стремлений и угрызений совести добродетельного двойника, а тот мог бы спокойно и неуклонно идти своей благой стезей, творя добро, согласно своим наклонностям и не опасаясь более позора и кары, которые прежде мог бы навлечь на него соседствовавший с ним носитель зла».
Но что же могло терзать такого респектабельного джентльмена, как доктор? Для начала он был злопамятен. Джекил так и не простил Лэньону расхождения в научных подходах. И то, что Хайд в итоге убивает коллегу, связано не только с тем, что Лэньон стал свидетелем превращения.
Однако злопамятность — явно не тот грех, из-за которого можно мучиться так, как это делает главный герой. И хотя Джекил уверяет, что недостатки его довольно безобидны, в романе есть намеки на таинственные похождения и ошибки молодости достопочтенного доктора. Набоков считает, что таким образом Стивенсон намекает на интимные предпочтения персонажа:
«Прежде всего викторианская скрытность подталкивает современного читателя к выводам, на которые совершенно не рассчитывал Стивенсон. К примеру, Хайд в повести назван другом и благодетелем Джекила, однако читателя, скорее всего, озадачит двусмысленность еще одной характеристики Хайда — „протеже“, что звучит почти как „фаворит“. Отмеченное Гвинном исключительно мужское сообщество может навести на мысль о том, что таинственные похождения Джекила — это его гомосексуализм, каковой был весьма распространен в Лондоне за викторианским фасадом».
Так или иначе, но Джекилу явно было что скрывать. Метафора его дома, который выходит парадными окнами на широкую улицу, сплошь застроенную старинными особняками, но имеет черный ход в грязный кривой закоулок, как нельзя лучше подчеркивает и личность хозяина.
Во всем виновата викторианская мораль
Возможно, Джекил был не так уж грешен, но викторианская мораль диктовала весьма своеобразную норму. И в условиях эпохи, когда внешняя пристойность ценилась больше здоровья, кровных уз и любви, многим людям приходилось вести двойную жизнь.
Вспомните коллизию «Анны Карениной», романа того же периода. Бетти Тверская уверяет Анну, что иметь любовников — не преступление. Общество отвергло заглавную героиню не за измену, а за смелость остаться с любимым человеком. Грехи, о которых читатель может только догадываться, привели к тому, что Хайд в теле доктора появился задолго до изобретения чудесного лекарства, ему оставалось только выйти наружу.
«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» как глубокая религиозная притча
Приблизительное время чтения: 7 мин.
У классика английской литературы писателя Роберта Льюиса Стивенсона (1850–1894) есть повесть, очень христианская по своему духу. Это — «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», изданная в 1886 году. С точки зрения литературоведов это интересная смесь готической новеллы и научной фантастики, но, на мой взгляд, глубокая религиозная притча. Изящно сделанная, замаскированная под готику, без навязчивой морали — но очень серьезная и очень убедительная.
Главный герой, лондонский врач Джекил — человек богатый, уважаемый, добропорядочный, хотя и не без греха. Обычный любитель плотских удовольствий, каких всегда и везде много. Впрочем, достоинств у доктора куда больше, чем недостатков — он дружелюбен, отзывчив, помогает сирым и убогим. И вот доктор делает потрясающее открытие на стыке химии и мистики: оказывается, можно с помощью специальных препаратов разделить человека на две его духовные составляющие: светлую и темную. Проще говоря, разложить обычного человека, в чьей душе всякого намешано, на ангела и беса. И каждому обеспечить отдельное тело.
Мотивация доктора Джекила была вполне понятной: помимо чисто научного любопытства, ему хотелось избавиться от своей внутренней раздвоенности. Ему, человеку уважаемому, публичному, приходилось подавлять свое темное начало, воздерживаться от всякого рода излишеств. а это было трудно. Тянуло на остренькое. И вот великолепная идея: выделить из себя всё подлое, низкое, греховное, дать ему, этому «второму я» отдельное тело, и пусть идет куда подальше. А самому остаться, как сейчас принято говорить, в белом пальто. Избавиться от своей внутренней тьмы — но не путем уничтожения, а путем разделения. Замечу в скобках, «Странная история. » вышла как минимум за десять лет до фрейдовского психоанализа.
Однако что-то пошло не так. Доктору Джекилу действительно удалось выделить из себя темное начало в отдельную личность (того самого мистера Хайда), но, во-первых, тело все равно оставалось одним на двоих, только преображалось в момент превращения: мистер Эдвард Хайд был меньше и моложе пожилого массивного доктора. А во-вторых, самого главного-то и не получилось: доктор Джекил по-прежнему оставался таким, каким был и до своего открытия, в душе его по-прежнему боролись добро и зло.
Могло ли получиться иначе? Сам Джекил объясняет это так: «Если бы к моему открытию меня привели более высокие побуждения, если бы я рискнул проделать этот опыт, находясь во власти благородных или благочестивых чувств, все могло бы сложиться иначе и из агонии смерти и возрождения я восстал бы ангелом, а не дьяволом. Само средство не обладало избирательной способностью, оно не было ни божественным, ни сатанинским, оно лишь отперло темницу моих склонностей и, подобно узникам в Филиппах, наружу вырвался тот, кто стоял у двери. Добро во мне тогда дремало, а зло бодрствовало, разбуженное тщеславием, и поспешило воспользоваться удобным случаем – так возник Эдвард Хайд».
Добрый доктор Джекил, естественно, ужасался проделкам своего второго «я», мистера Хайда, не раз давал себе зарок покончить с этим делом и никогда больше не принимать препарат. Но дальше получалась очень предсказуемая штука: «Но время притупило остроту моей тревоги, спокойная совесть становилась чем-то привычным, меня начинали терзать томительные желания, словно Хайд пытался вырваться на волю, и, наконец, в час душевной слабости я вновь составил и выпил магический напиток».
Вот такая грустная история. И, несмотря на свою фантастическую оболочку, очень реальная. Такое ведь происходит со многими из нас — пускай и не в буквальном смысле слова.
Но тут надо сперва кое-что пояснить. Христианское вероучение говорит нам, что человеческая природа повреждена первородным грехом, и повреждение это, случившееся с Адамом и Евой, наследуют все их потомки. Это повреждение (или, используя поэтический образ из молитвы святого Антиоха, входящей в вечернее молитвенное правило, «семя тли») проявляется и в нашей смертности, и в болезнях, и в «удобопреклонности» (очень точный церковнославянский термин) ко греху. То есть, чтобы делать добро и не делать зла, нужно активно потрудиться, нужно напрягать волю, а вот чтобы грешить, никаких усилий не требуется, оно само выходит.
И потому душа у каждого из нас раздвоена, ее раздирают противоположные импульсы. Об этом очень проникновенно писал апостол Павел в послании к Римлянам: «Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:18-24).
И вот тут-то возникает соблазн: разделить в себе хорошее и дурное и вести двойную жизнь. Не получается справиться с грехом, то и не мучайся, греши. Только так, чтобы незаметно. Найди варианты. Заглаживай свои тайные грехи видимыми всем благодеяниями — в надежде, что там, за гробом, это все как-то уравновесится.
Надежда наивная. Мне тут сразу вспомнилась история из студенческой молодости, когда я помогал одной знакомой учительнице водить ее пятиклашек в поход. Там, в походе, им поручили сварить кашу, и они бухнули в котелок слишком много соли. Что делать? Надо как-то уравновесить! И дети бухнули туда сахар, чтобы побороть соленость. Но перестарались, получилось слишком сладко, и тогда они добавили еще соли. И так добавляли то соли, то сахара, пока не израсходовали все запасы. Кашу пришлось выбрасывать.
Так же и с попыткой загладить свои грехи добрыми делами (например, благотворительностью, пожертвованием на храм и так далее). Для вечной жизни-то страшны даже не сами по себе эти грехи, а те дырки, которые они прожигают в душе. Для зашивания дырки христианство знает лишь один способ: прибегнуть к таинству покаяния и в дальнейшем воздерживаться от этого греха.
Но это же так трудно, так долго. гораздо приятнее, с одной стороны, реализовывать свои темные поползновения, подкармливать своего внутреннего зверя, а с другой — сохранять вид благопристойности. Далеко не каждый готов с головой кинуться во все тяжкие: перед людьми же будет неудобно, да и вполне возможны неприятности с законом. А вот если тайно, как-нибудь анонимно.
Надо сказать, что современность дает для этого куда больше возможностей, чем традиционное общество, где каждый человек был на виду, каждый был встроен в горизонтальную систему связей — семейных, соседских, профессиональных, конфессиональных. В XIX веке, да и раньше, тоже всякое случалось — двоеженцы, например, но тогда это было реже, это технически было сложнее. Сейчас это куда проще, сейчас это называется «неафишируемые гражданские связи». Или, например, наедине с семьей человек один, а в компании друзей совсем другой. В одном месте зайка, в другом — волчара. Плюс интернет, в котором можно найти все, что угодно, на любой вкус, и который дает человеку анонимность (вернее, иллюзию анонимности, но не все это понимают). Опытным пользователям соцсетей это и доказывать не надо, навидались всяких троллей и виртуалов.
Кадр из х/ф «Доктор Джекил и мистер Хайд», 1920
Но эта двойная жизнь, это искусственное разделение себя на «хорошую» и «плохую» половины ведет ровно к тому же, что случилось в повести Стивенсона с доктором Джекилом: темное начало побеждает, его чем дальше, тем сложнее становится держать в узде, а в конце концов оно срывается с цепи и губит человека.
«Кто избавит меня от сего тела смерти?» — писал апостол Павел, давая своим адресатам ответ: Христос. И Христос действительно избавляет, если этого искренне хотеть и искренне просить. Но какая может быть искренность, если у тебя двойная жизнь, если ты надеешься не на Него, а на свою предусмотрительность, изворотливость, ловкость? Доктор Джекил тоже вот, осознав весь ужас своего положения, не на Христа понадеялся, а на чудо-препарат. Не помогло.