на западном фронте без перемен почему такое название
Потерянное поколение: «На Западном фронте без перемен» Э.М. Ремарка
Первая мировая война положила предел традиции военной героики в западной литературе. Объявление войны в августе 1914 года ещё сопровождалось всеобщим энтузиазмом, приветствовалось торжественными стихами и статьями, провозглашавшими: “мы едины в своей ненависти к врагу”; “мы рвёмся в бой”; “мы готовы принести себя в жертву”; “павшие солдаты не будут забыты”; “солдат и поэт теперь одно, и героизм — больше, чем просто слово”. Многие верили тогда, что с началом боёв наступил новый, героический период истории, что сами они и их товарищи призваны стать борцами за правое дело, спасителями свободы. Война воспринималась как весть о грядущей великой эпохе, требующая обновления общества, перерождения человека.
Но чем дольше продолжалась война, тем меньше оставалось поводов для героических порывов в стихах и прозе. Применение особо эффективных средств поражения (дальнобойной артиллерии, авиации, танков, отравляющих газов), затяжной характер боёв (многомесячное сидение в окопах, сменяющееся многомесячными кровопролитными наступлениями и отступлениями), невероятная массовость сражений и тяжесть потерь — всё это подрывало самые основания военно-патриотической литературы и вело к дегероизации войны.
Окончательный перелом произошёл в 1916 году — после сражений на реке Сомме и при Вердене: потеряв убитыми и ранеными два миллиона человек, противники остались на прежних позициях. До Соммы ещё можно было выразить общее настроение в стихотворной молитве о самопожертвовании; “Господи, помоги мне умереть со славой”, — написал один английский поэт накануне наступления, в первый же день которого он был убит. Но после этих сражений стала гораздо уместнее молитва об избавлении, забвении и дезертирстве, прозвучавшая в одном из стихотворений Зигфрида Сассуна «Иисус, пошли мне сегодня рану!».
Первой поэтической реакцией на ужасы войны, ещё не виданные в истории, был вопль боли и гнева. Линия фронта разделяла поэтов-солдат, поэзия — объединяла. Английские “окопные поэты” пытались прокричать слова правды. Чтобы их услышали, они писали об агонизирующих телах, разлагающихся трупах, растущих грудах мертвецов, разъятых останках, разбросанных вдоль траншей. Характерно, что одно из таких страшных описаний Уилфред Оуэн заканчивает яростным выпадом против классической культуры: если бы ты всё это видел, обращается он к читателю,
Мой друг, тебя бы не прельстила честь
Учить детей в воинственном задоре
Лжи старой: Dulce et decorum est
Pro patria mori.
(Перевод М.Зенкевича)
Саркастически цитируя оду Горация «К римскому юношеству» (“И честь, и радость — пасть за отечество” — перевод А.Семёнова-Тян-Шанского), Оуэн внушает читателю: правда — это то, что мы, солдаты, испытываем на фронте, а не то, чему тебя учили книги и школа.
В это же время немецкие экспрессионисты ломали стиховые размеры, отказывались от рифм, отбрасывали синтаксические и логические связки, чтобы вместить в поэтическую строку полноту отчаянья и страха.
Небо пошло на тряпки
На бойне ужаса забивают слепцов.
(Август Штрамм, перевод В.Топорова)
Потребовалось десять лет, чтобы отойти от первого потрясения и осмыслить испытанное на войне. Тогда-то почти одновременно, в 1929 году, появились основные романы о войне и потерянном поколении — «Смерть героя» Ричарда Олдингтона, «Прощай, оружие» Эрнеста Хемингуэя, «Сарторис» Уильяма Фолкнера, «На Западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка.
Статья опубликована при поддержке компании RESTERM – представляющей на рынке высокоэффективные химические средства для клининга, агропрома и автосервиса. В частности на RESTERM налажено производство автошампуня для бесконтактной мойки, который эффективно удаляет дорожную грязь, масляные и другие виды загрязнений с лакокрасочных поверхностей кузова легковых автомобилей, мотоциклов, велосипедов, обладает высокой моющей способностью и сильным обезжиривающим эффектом, не вызывает коррозии металлических поверхностей и не оказывает отрицательного воздействия на лакокрасочное покрытие и детали из сплавов цветных металлов. Кроме того, шампунь легко смывается с поверхности, и, самое главное, не токсичен, полностью биоразлагаем, безопасен для человека и окружающей среды. Подробную информацию о выпускаемой и реализуемой компанией продукции, ее стоимости и технических характеристиках Вы можете ознакомиться на сайте resterm.ru.
“Потерянное поколение” — это выражение американской писательницы Гертруды Стайн, подхваченное Хемингуэем и ставшее крылатым, относится к ветеранам Первой мировой, вернувшимся с войны, но не сумевшим освободиться от неё и приспособиться к мирной жизни.
Уже названия романов были говорящими: в словах «Смерть героя» слышалась горькая, обличающая насмешка над лживой патриотической риторикой, в словах «Прощай, оружие» — антивоенный пафос. Самое многозначное и интригующее из этих названий оказалось у романа Ремарка — «На Западном фронте без перемен». Есть здесь и ирония: когда гибнет главный герой романа, с фронта передают именно эту стандартную сводку. Есть и антивоенный пафос — призыв к таким “переменам”, которые раз и навсегда положат войнам предел. Но важнее другое: слова “без перемен” указывают на способ повествования и философский смысл романа.
Эрих Мария Ремарк (1898–1970) попал на фронт семнадцатилетним юношей, был пять раз ранен и чудом остался жив. Его военный опыт был значительнее и страшнее, чем у других писателей “потерянного поколения”, что он в полной мере использовал в своей знаменитой книге. Именно умением говорить на языке опыта и фактов Ремарк покорил читателей: они увидели в его романе не только мощный антивоенный памфлет, но подробный, точный документ. Успех книги был беспрецедентным: за год её тираж только в одной Германии составил более миллиона экземпляров.
Сюжет книги лишён традиционного линейного развития и перипетий: от несчастья к счастью или от счастья к несчастью. Весь ужас повествования в том, что оно движется по кругу, замкнуто в безысходном чередовании одного и того же: тыл — передовая, затишье — бой, наступление — отступление. “Заевший”, “буксующий” мотор сюжета не оставляет читателю ни малейшей надежды на прорыв, на победу или даже поражение. Вот и в финале романа — сказано, что главный персонаж погиб в октябре 1918 года, но не сказано, что через месяц был заключён мир. Понятие “мир” в контексте «Западного фронта» представляется чем-то несбыточным, возможным только в мечтах: кажется, что фронт будет всегда — “без перемен”, что война никогда не кончится. Цель автора — чтобы с этим ощущением читатель и закрыл книгу. И чтобы, закрыв книгу, он задумался над философским смыслом этих простых слов — “без перемен”.
Если в душах и головах людей не произойдёт “перемен” — внушает автор, — то “мир” будет только затишьем перед очередным боем в нескончаемой войне. Вслед за солдатами Первой мировой люди должны ощутить момент истины: “теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели”. Вот Ремарк описывает атаку: “Сжавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхваченные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими, превращает нас в бандитов, убийц, я сказал бы — в дьяволов, и, вселяя в нас страх, ярость и жажду жизни, удесятеряет наши силы, волной, которая помогает нам отыскать путь к спасению и победить смерть”. “Волна” атаки “удесятеряет” силы — но для чего? Чтобы победить французов? Нет. Чтобы спастись. Эта не война немцев против французов и англичан, это война Жизни со Смертью.
Война, перевернувшая Европу вверх дном, показала: слова и вещи совсем не таковы, какими их видели раньше. Атака — это бегство “вперёд”. Храбрость — это десятикратный страх. Всё теперь наоборот: прежние ценности обесценились, прежние пустяки наполнились смыслом. “Высокое” и “низкое” поменялись местами: если кто-то толкует о “высоких чувствах”, то надо понимать, что это низкая ложь.
Всё сделано Ремарком, чтобы заразить читателей ужасом Смерти. Сухим языком хирурга или патологоанатома он классифицирует виды ранений, случаи смертей и формы останков. Приём остранения должен усилить впечатление. Ужасы войны показаны в восприятии Пауля Боймера — как нечто странное, непостижимое: “Рядом со мной одному ефрейтору оторвало голову. Он пробегает ещё несколько шагов, а кровь из его шеи хлещет фонтаном”; “Двоих буквально разнесло на клочки; Тьяден говорит, что теперь их можно было бы соскрести ложкой со стенки окопа и похоронить в котелке. Третьему оторвало ноги вместе с нижней частью туловища. Верхний обрубок стоит, прислонившись к стенке траншеи, лицо у убитого лимонно-жёлтого цвета, а в бороде ещё тлеет сигарета. Добравшись до губ, огонёк с шипением гаснет”.
А Жизнь? Она теплится в том, от чего словесная культура всегда отворачивалась, что старалась не замечать: в физиологии еды и естественных отправлениях организма (“…Сейчас наши желудки набиты фасолью с мясом, и все мы ходим сытые и довольные”). В том, что считалось стыдным и дурным: в похоти, сквернословии, мародёрстве (“Кто не похабничает, тот не солдат”). Окружённая Смертью, Жизнь вынуждена сжаться до животного инстинкта самосохранения, который заставляет тело мобилизовать все свои ресурсы: “Для солдата желудок и пищеварение составляют особую сферу, которая ему ближе, чем всем остальным людям”; “Мы словно альпинисты на снежных вершинах, — все функции организма должны служить только сохранению жизни”.
Солдат выворачивает культуру наизнанку — иначе ему не выжить. Противоядием от смертельно опасных высоких слов становится похабщина, поддерживающая слабое тепло жизни. “Когда кто-то умирает, о нём говорят, что он «прищурил задницу», и в таком же тоне говорят обо всём остальном” — почему? Так Жизнь держит оборону: “Это спасает нас от помешательства. Воспринимая вещи с этой точки зрения, мы оказываем сопротивление”.
По мнению Л.Гинзбург, писательницы, перенёсшей блокаду, роман Ремарка — “типовое проявление того индивидуалистического пацифизма, который стал реакцией на первую мировую войну. Люди этих лет (особенно западные) не хотели понимать, что социальная жизнь есть взаимная социальная порука Мы же знали, что про тот день, когда любого из нас убьёт гитлеровским осколком, — где-нибудь будет сказано: «Ленинград под вражескими снарядами жил своей обычной трудовой и деловой жизнью». Зато каждый здесь говорил: мы окружаем Харьков, мы взяли Орёл За формулами суммированных действий — тысячи единичных людей, которые в них участвовали, погибли и не пожнут плодов. А за ними — ещё миллионы, которые не участвовали, но плоды пожнут. Что за дело до этого погибающим и зачем это им? Незачем Но это нужно живому. Живые питаются кровью. Одни как паразиты, другие как честные гости на пиру, ответившие предложением собственной крови”.
Михаил Свердлов.
Потерянное поколение: «На Западном фронте без перемен» Э. М. Ремарка
Издательский дом «Первое сентября»
газета «Литература» №32/2004
http://lit.1september.ru/article.php?ID=200403208
Первая мировая война положила предел традиции военной героики в западной литературе. Объявление войны в августе 1914 года ещё сопровождалось всеобщим энтузиазмом, приветствовалось торжественными стихами и статьями, провозглашавшими: “мы едины в своей ненависти к врагу”; “мы рвёмся в бой”; “мы готовы принести себя в жертву”; “павшие солдаты не будут забыты”; “солдат и поэт теперь одно, и героизм — больше, чем просто слово”. Многие верили тогда, что с началом боёв наступил новый, героический период истории, что сами они и их товарищи призваны стать борцами за правое дело, спасителями свободы. Война воспринималась как весть о грядущей великой эпохе, требующая обновления общества, перерождения человека.
Но чем дольше продолжалась война, тем меньше оставалось поводов для героических порывов в стихах и прозе. Применение особо эффективных средств поражения (дальнобойной артиллерии, авиации, танков, отравляющих газов), затяжной характер боёв (многомесячное сидение в окопах, сменяющееся многомесячными кровопролитными наступлениями и отступлениями), невероятная массовость сражений и тяжесть потерь — всё это подрывало самые основания военно-патриотической литературы и вело к дегероизации войны.
Окончательный перелом произошёл в 1916 году — после сражений на реке Сомме и при Вердене: потеряв убитыми и ранеными два миллиона человек, противники остались на прежних позициях. До Соммы ещё можно было выразить общее настроение в стихотворной молитве о самопожертвовании; “Господи, помоги мне умереть со славой”, — написал один английский поэт накануне наступления, в первый же день которого он был убит. Но после этих сражений стала гораздо уместнее молитва об избавлении, забвении и дезертирстве, прозвучавшая в одном из стихотворений Зигфрида Сассуна «Иисус, пошли мне сегодня рану!».
Первой поэтической реакцией на ужасы войны, ещё не виданные в истории, был вопль боли и гнева. Линия фронта разделяла поэтов-солдат, поэзия — объединяла. Английские “окопные поэты” пытались прокричать слова правды. Чтобы их услышали, они писали об агонизирующих телах, разлагающихся трупах, растущих грудах мертвецов, разъятых останках, разбросанных вдоль траншей. Характерно, что одно из таких страшных описаний Уилфред Оуэн заканчивает яростным выпадом против классической культуры: если бы ты всё это видел, обращается он к читателю,
Мой друг, тебя бы не прельстила честь
Учить детей в воинственном задоре
Лжи старой: Dulce et decorum est
Pro patria mori.
(Перевод М. Зенкевича)
Саркастически цитируя оду Горация «К римскому юношеству» (“И честь, и радость — пасть за отечество” — перевод А. Семёнова-Тян-Шанского), Оуэн внушает читателю: правда — это то, что мы, солдаты, испытываем на фронте, а не то, чему тебя учили книги и школа.
В это же время немецкие экспрессионисты ломали стиховые размеры, отказывались от рифм, отбрасывали синтаксические и логические связки, чтобы вместить в поэтическую строку полноту отчаянья и страха.
Небо пошло на тряпки
На бойне ужаса забивают слепцов.
(Август Штрамм, перевод В. Топорова)
— «Смерть героя» Ричарда Олдингтона, «Прощай, оружие» Эрнеста Хемингуэя, «Сарторис» Уильяма Фолкнера, «На Западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка.
Понятие на поля
“Потерянное поколение” — это выражение американской писательницы Гертруды Стайн, подхваченное Хемингуэем и ставшее крылатым, относится к ветеранам Первой мировой, вернувшимся с войны, но не сумевшим освободиться от неё и приспособиться к мирной жизни.
Уже названия романов были говорящими: в словах «Смерть героя» слышалась горькая, обличающая насмешка над лживой патриотической риторикой, в словах «Прощай, оружие» — антивоенный пафос. Самое многозначное и интригующее из этих названий оказалось у романа Ремарка — «На Западном фронте без перемен». Есть здесь и ирония: когда гибнет главный герой романа, с фронта передают именно эту стандартную сводку. Есть и антивоенный пафос — призыв к таким “переменам”, которые раз и навсегда положат войнам предел. Но важнее другое: слова “без перемен” указывают на способ повествования и философский смысл романа.
Эрих Мария Ремарк (1898–1970) попал на фронт семнадцатилетним юношей, был пять раз ранен и чудом остался жив. Его военный опыт был значительнее и страшнее, чем у других писателей “потерянного поколения”, что он в полной мере использовал в своей знаменитой книге. Именно умением говорить на языке опыта и фактов Ремарк покорил читателей: они увидели в его романе не только мощный антивоенный памфлет, но подробный, точный документ. Успех книги был беспрецедентным: за год её тираж только в одной Германии составил более миллиона экземпляров.
одного и того же: тыл — передовая, затишье — бой, наступление — отступление. “Заевший”, “буксующий” мотор сюжета не оставляет читателю ни малейшей надежды на прорыв, на победу или даже поражение. Вот и в финале романа — сказано, что главный персонаж погиб в октябре 1918 года, но не сказано, что через месяц был заключён мир. Понятие “мир” в контексте «Западного фронта» представляется чем-то несбыточным, возможным только в мечтах: кажется, что фронт будет всегда — “без перемен”, что война никогда не кончится. Цель автора — чтобы с этим ощущением читатель и закрыл книгу. И чтобы, закрыв книгу, он задумался над философским смыслом этих простых слов — “без перемен”.
Если в душах и головах людей не произойдёт “перемен” — внушает автор, — то “мир” будет только затишьем перед очередным боем в нескончаемой войне. Вслед за солдатами Первой мировой люди должны ощутить момент истины: “теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели”. Вот Ремарк описывает атаку: “Сжавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхваченные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими, превращает нас в бандитов, убийц, я сказал бы — в дьяволов, и, вселяя в нас страх, ярость и жажду жизни, удесятеряет наши силы, волной, которая помогает нам отыскать путь к спасению и победить смерть”. “Волна” атаки “удесятеряет” силы — но для чего? Чтобы победить французов? Нет. Чтобы спастись. Эта не война немцев против французов и англичан, это война Жизни со Смертью.
Война, перевернувшая Европу вверх дном, показала: слова и вещи совсем не таковы, какими их видели раньше. Атака — это бегство “вперёд”. Храбрость — это десятикратный страх. Всё теперь наоборот: прежние ценности обесценились, прежние пустяки наполнились смыслом. “Высокое” и “низкое” поменялись местами: если кто-то толкует о “высоких чувствах”, то надо понимать, что это низкая ложь.
Ужасы войны показаны в восприятии Пауля Боймера — как нечто странное, непостижимое: “Рядом со мной одному ефрейтору оторвало голову. Он пробегает ещё несколько шагов, а кровь из его шеи хлещет фонтаном”; “Двоих буквально разнесло на клочки; Тьяден говорит, что теперь их можно было бы соскрести ложкой со стенки окопа и похоронить в котелке. Третьему оторвало ноги вместе с нижней частью туловища. Верхний обрубок стоит, прислонившись к стенке траншеи, лицо у убитого лимонно-жёлтого цвета, а в бороде ещё тлеет сигарета. Добравшись до губ, огонёк с шипением гаснет”.
А Жизнь? Она теплится в том, от чего словесная культура всегда отворачивалась, что старалась не замечать: в физиологии еды и естественных отправлениях организма (“…Сейчас наши желудки набиты фасолью с мясом, и все мы ходим сытые и довольные”). В том, что считалось стыдным и дурным: в похоти, сквернословии, мародёрстве (“Кто не похабничает, тот не солдат”). Окружённая Смертью, Жизнь вынуждена сжаться до животного инстинкта самосохранения, который заставляет тело мобилизовать все свои ресурсы: “Для солдата желудок и пищеварение составляют особую сферу, которая ему ближе, чем всем остальным людям”; “Мы словно альпинисты на снежных вершинах, — все функции организма должны служить только сохранению жизни”.
Солдат выворачивает культуру наизнанку — иначе ему не выжить. Противоядием от смертельно опасных высоких слов становится похабщина, поддерживающая слабое тепло жизни. “Когда кто-то умирает, о нём говорят, что он «прищурил задницу», и в таком же тоне говорят обо всём остальном” — почему? Так Жизнь держит оборону: “Это спасает нас от помешательства. Воспринимая вещи с этой точки зрения, мы оказываем сопротивление”.
shvetsovmn
shvetsovmnЛучше старенький ТТ, чем дзюдо и карате 🙂
Пост навеян прочтением знаменитого романа Ремарка о Первой мировой войне «На западном фронте без перемен» ( Erich Paul Remark » Im Westen nichts Neues» ).
Краткое содержание романа Ремарка «На западном фронте без перемен»
События романа Ремарка «На западном фронте без перемен» описываются от лица простого солдата Пауля Боймера, школьника, который вместе со всем своим классом добровольно отправился на фронт, вняв убеждению своего преподавателя. Пауль несет службу вместе со своими одноклассниками, которых становится все меньше и меньше. Кроме этого, он тесно общается и имеет дружеские отношения с другими солдатами.
Ореол героя и патриотизм Пауля улетучивается почти сразу, как он попадает в армию, где подготовка к войне заключается в шагистике и долгих изнурительных тренировках. Солдаты привыкают нести службу механически, никто их них не хочет воевать и не понимает, зачем нужна эта война. Они быстро учатся выживать в любых условиях и искать самые простые способы выполнения поставленных задач, не сильно вникая в их смысл.
С каждой новой смертью своих товарищей, с очередной атакой солдаты становятся все более опытными военными и в то же время, все более неприспособленными к мирной жизни.
Роман «На западном фронте без перемен» Ремарка заканчивается тем, что незадолго до конца войны Пауля, прошедшего окружения, газовые атаки, разведывательные высадки за линию фронта, убивает необязательная, случайная пуля.
Не могу не отметить, что роман «На западном фронте без перемен» Ремарка перекликается с романом Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка», несмотря на видимые различия в форме/жанре: та же антивоенная направленность и неприукрашенное описание происходящего.
Вывод
Роман Эриха Марии Ремарка «На западном фронте без перемен» я читал долго. Читать рекомендую, хоть чтение весьма нелегкое. Понравилось.
Когда есть необходимость в быстрой коммуникации с действующими или потенциальными клиентами, воспользуйтесь сервисом СМС-рассылок компании TargetSMS.ru.
На западном фронте без перемен
Обложка первого издания романа «На западном фронте без перемен»
«На западном фронте без перемен» (нем. Im Westen nichts Neues ) — знаменитый роман Эриха Мария Ремарка, вышедший в 1929 году. В предисловии автор говорит: «Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью. Это только попытка рассказать о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал её жертвой, даже если спасся от снарядов».
Антивоенный роман повествует о всем пережитом, увиденном на фронте молодым солдатом Паулем Боймером, а также его фронтовыми товарищами в Первой мировой войне. Как и Эрнест Хемингуэй, Ремарк использовал понятие «потерянное поколение», чтобы описать молодых людей, которые из-за полученных ими на войне душевных травм не в состоянии были устроиться в гражданской жизни. Произведение Ремарка таким образом стояло в остром противоречии с правоконсервативной военной литературой, превалировавшей в эпоху Веймарской республики, которая, как правило, старалась оправдать проигранную Германией войну и героизировать её солдат.
Ремарк описывает события войны от лица простого солдата.
Содержание
История создания
Писатель предложил свою рукопись «На западном фронте без перемен» наиболее авторитетному и известному в Веймарской республике издателю Самюэлю Фишеру. Фишер подтвердил высокое литературное качество текста, но отказался от публикации на том основании, что в 1928 году никто не захочет читать книгу о Первой мировой войне. Позднее Фишер признал, что это была одна из самых существенных ошибок в его карьере.
Следуя совету своего друга, Ремарк принес текст романа в издательство Haus Ullstein, где он по распоряжению руководства компании был принят к печати. 29 августа 1928 года был подписан контракт. Но издательство было также не до конца уверено в том, что такой специфический роман о Первой мировой войне будет иметь успех. Договор содержал оговорку, в соответствии с которой в случае неуспеха романа автор должен отработать затраты на публикацию в качестве журналиста. Для перестраховки издательство предоставило предварительные экземпляры романа различным категориям читателей, в том числе ветеранам Первой мировой войны. В результате критических замечаний читателей и литературоведов, Ремарка настоятельно просят переработать текст, особенно некоторые особо критические высказывания о войне. О серьёзных корректировках романа, внесенных автором, говорит экземпляр рукописи, находившийся в New Yorker. Например, в последней редакции отсутствует следующий текст:
Wir haben Menschen getötet und Krieg geführt; das ist für uns nicht zu vergessen, denn wir sind in dem Alter, wo Gedanke und Tat wohl die stärkste Beziehung zueinander haben. Wir sind nicht verlogen, nicht ängstlich, nicht bürgerglich, wir sehen mit beiden Augen und schließen sie nicht. Wir entschuldigen nichts mit Notwendigkeit, mit Ideen, mit Staatsgründen, wir haben Menschen bekämpft und getötet, die wir nicht kannten, die uns nichts taten; was wird geschehen, wenn wir zurückkommen in frühere Verhältnisse und Menschen gegenüberstehen, die uns hemmen, hinder und stützen wollen? Was wollen wir mit diesen Zielen anfangen, die man uns bietet? Nur die Erinnerung und meine Urlaubstage haben mich schon überzeugt, daß die halbe, geflickte, künstliche Ordnung, die man Gesellschaft nennt, uns nicht beschwichtigen und umgreifen kann. Wir werden isoliert bleiben und aufwachsen, wir werden uns Mühe geben, manche werden still werden und manche die Waffen nicht weglegen wollen.
— перевод Михаила Матвеева
Наконец, осенью 1928 года появляется окончательный вариант рукописи. 8 ноября 1928 года, накануне десятой годовщины перемирия, берлинская газета «Vossische Zeitung», входящая в концерн Haus Ullstein, публикует «предварительный текст» романа. Автор «На западном фронте без перемен» представляется читателю как обычный солдат, без какого-либо литературного опыта, который описывает свои переживания войны с целью «выговориться», освободиться от душевной травмы. Вступительное слово к публикации было следующим:
Vossische Zeitung чувствует себя «обязанной» открыть этот «аутентичный», свободный и, таким образом «подлинный» документальный отчет о войне.
Die Vossische Zeitung fühle sich „verpflichtet“, diesen „authentischen“, tendenzlosen und damit „wahren“ dokumentarischen über den Krieg zu veröffentlichen.
— перевод Михаила Матвеева
Так появилась легенда о происхождении текста романа и его авторе. 10 ноября 1928 года начался выход отрывков романа в газете. Успех превысил самые смелые ожидания концерна Haus Ullstein — тираж газеты увеличился в несколько раз, в редакцию приходило огромное количество писем читателей, восхищенных подобным «неприкрашенным изображением войны».
На момент выхода книги 29 января 1929 года существовало приблизительно 30000 предварительных заказов, что заставило концерн печатать роман сразу в нескольких типографиях. Роман «На западном фронте без перемен» стал самой продаваемой книгой Германии за всю историю. На 7 мая 1929 года было издано 500 тысяч экземпляров книги. В книжном варианте роман был издан в 1929 году, после чего был в том же году переведён на 26 языков, в том числе на русский. Наиболее известный перевод на русский язык — Юрия Афонькина.
Основные персонажи
Пауль Боймер — главный герой, от лица которого ведется повествование. В возрасте 19 лет Пауль был добровольно (как и весь его класс) призван в немецкую армию и отправлен на западный фронт, где ему пришлось столкнуться с суровой действительностью военной жизни. Убит в октябре 1918.
Альберт Кропп — одноклассник Пауля, служивший с ним в одной роте. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «коротышка Альберт Кропп самая светлая голова у нас в роте». Потерял ногу. Был отправлен в тыл.
Мюллер Пятый — одноклассник Пауля, служивший с ним в одной роте. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «…до сих пор таскает с собой учебники и мечтает сдать льготные экзамены; под ураганым огнем зубрит он законы физики». Был убит осветительной ракетой, попавшей в живот.
Леер — одноклассник Пауля, служивший с ним в одной роте. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «носит окладистую бородку и питает слабость к девицам». Тот же осколок, что Бертинку оторвал подбородок, вспарывает бедро Леера. Умирает от потери крови.
Франц Кеммерих — одноклассник Пауля, служивший с ним в одной роте. В самом начале романа получает серьёзное ранение, приведшее к ампутации ноги. Через несколько дней после операции Кеммерих умирает.
Иозеф Бем — Одноклассник Боймера. Бем был единственным из класса, кто не хотел идти добровольцем в армию, несмотря на патриотичные речи Канторека. Однако, под влиянием классного руководителя и близких он записался в армию. Бем погиб одним из первых, за два месяца до официального срока призыва.
Тьяден — один из нешкольных друзей Боймера, служивший с ним в одной роте. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «слесарь, тщедушный юноша одних лет с нами, самый прожорливый солдат в роте, — за еду он садится тонким и стройным, а поев, встает пузатым как насосавшийся клоп». Имеет нарушения мочевыделительной системы, из за чего иногда писается во сне. Судьба его точно не известна. Скорее всего, пережил войну и женился, на дочери владельца магазина конского мяса. Но возможно, погиб незадолго до окончания войны.
Хайе Вестхус — один из друзей Боймера, служивший с ним в одной роте. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «наш ровесник, рабочий-торфяник, который свободно может взять в руку буханку хлеба и спросить «А ну-ка отгадайте, что у меня в кулаке?». Высокий, сильный, не особо умный, но имеющий хорошее чувство юмора юноша. Был вынесен из под огня с разорванной спиной. Скончался.
Детеринг — один из не школьных друзей Боймера, служивший с ним в одной роте. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «крестьянин, который думает только о своем хозяйстве и своей жене». Дезертировал в Германию. Был пойман. Дальнейшая судьба неизвестна.
Канторек — классный руководитель Пауля, Леера, Мюллера, Кроппа, Кеммериха и Бема. В начале романа Пауль описывает его следующим образом: «строгий маленький человек в сером сюртуке, как мышиная мордочка, личиком». Канторек был ярым сторонником войны и агитировал всех своих учеников отправиться на войну добровольцами. Позже сам пошел добровольцем. Дальнейшая судьба неизвестна.
Бертинк — командир роты Пауля. Хорошо относится к своим подчиненным, и любим ими. Пауль описывает его следующим образом: « настоящий фронтовик, один из тех офицеров, которые при всякой преграде всегда впереди». Спасая роту от огнемета, получил сквозное ранение в грудь. Осколком оторвало подбородок. Умирает в том же бою.
Химмельштос — командир отделения, в котором Боймер с друзьями проходил военную подготовку. Пауль описывает его следующим образом: «Он слыл за самого свирепого тирана в наших казармах и гордился этим. Маленький, коренастый человек, прослуживший двенадцать лет, с ярко-рыжими, подкрученными вверх усами, в прошлом почтальон». Особо жестоко относился к Кроппу, Тьядену, Боймеру и Вестхусу. Позже был отправлен на фронт в роту Пауля, где попытался загладить свою вину.
Иозеф Хамахер — один из пациентов католического госпиталя, в котором были временно размещены Пауль Боймер и Альберт Кропп. Он прекрасно разбирается в работе госпиталя, и, кроме того, имеет «отпущение грехов». Это свидетельство, выданное ему после ранения в голову, подтверждает то, что временами он бывает невменяем. Тем не менее, Хамахер психологически является абсолютно здоровым, и использует свидетельство в своих интересах.
Экранизации
Интересный факт
Советский писатель Николай Брыкин написал роман о Первой мировой войне (1975), озаглавив его «На Восточном фронте перемены».