мне кажется нам было бы с тобой так нежно так остро так нестерпимо
Мне кажется нам было бы с тобой так нежно так остро так нестерпимо
Мне кажется, нам было бы с тобой
Так нежно, так остро, так нестерпимо.
Не оттого ль в строптивости тупой,
Не откликаясь, ты проходишь мимо?
И лучше так! Пускай же хлынет мгла,
И ночь разверзнется ещё бездонней, —
А то я умереть бы не могла:
Я жизнь пила бы из твоих ладоней!
Какие б сны нам снились наяву,
Какою музыкой бы нас качало —
Как лодочку качает у причала.
Но полно. Проходи. Я не зову.
Комментариев нет
Похожие цитаты
Когда в воспалённом мозгу
Сверкают упрямые строчки,
Мне кажется, что я могу
Сказать выразительно… точно…
Так ярко и четко вести
Графически-стройные рифмы,
В них тонкой каёмкой вплести
Волнующе-нежные ритмы.
Сказать, что не слышно другим…
О том, что не видно их взглядам.
В танцующих строчках моих
Есть счастье, живущее рядом.
… показать весь текст …
Обострение (не весеннее)
А я тебя, кажется, все еще… Нет, лучше не буду вслух.
Во мне засыпает чудовище по имени « просто друг».
Мне осточертели банальности: привет, как дела? Как сам?
Я снова кидаюсь в крайности: не нужен/хочу/не отдам.
И я тебя снова чувствую, до голого нерва внутри.
И там, где ты был, не пусто. Нет. Там все до сих пор саднит.
От рук — захмелевшая бражница, от губ — в подреберье стук.
А я тебя все еще… Кажется. По-прежнему, просто друг.
© Copyright: Таша Калита, 2014 Свидетельство о публикации 114 021 010 248
Муравей
Маленький муравей совсем один,
Весь вечер он проплакал в траве,
Ему показалось, что к вечеру он Солнышко потерял. И теперь не найдёт.
Мне кажется, нам было бы с тобой
Так нежно, так остро, так нестерпимо.
Не оттого ль в строптивости тупой,
Не откликаясь, ты проходишь мимо?
И лучше так! Пускай же хлынет мгла,
И ночь разверзнется еще бездонней, —
А то я умереть бы не могла:
Я жизнь пила бы из твоих ладоней!
Какие б сны нам снились наяву,
Какою музыкой бы нас качало —
Как лодочку качает у причала.
Но полно. Проходи. Я не зову.
***
Скажу ли вам: я вас люблю?
Нет, ваше сердце слишком зорко.
Ужель его я утолю
Любовною скороговоркой?
Не слово,— то, что перед ним:
Молчание минуты каждой…
Томи томленьем нас одним,
Единой нас измучай жаждой.
Увы, как сладостные «да»,
Как все «люблю вас» будут слабы,
Мой несравненный друг, когда
Скажу я,
что сказать могла бы….
***
Снова знак к отплытию нам дан!
Дикой полночью из пристани мы выбыли.
Снова сердце — сумасшедший капитан —
Правит парус к неотвратной гибели.
Вихри шар луны пустили в пляс
И тяжелые валы окрест взлохматили.
Помолись о нераскаянных, о нас,
О поэт, о спутник всех искателей!
***
Послушай, друг мой, послушай:
Флейта. И как легка!
Это ветер дует мне в душу,
Как в скважины тростника.
Хотя бы в мгновенья эти
Не закрывай ушей:
Ведь тот же блуждает ветер
И в твоей полночной душе.
Как дудочка крысолова,
Как ртуть голубая луны,
Колдует тихое слово,
Скликая тайные сны.
И рвется тонкая привязь,
И нет тяготенья земли, —
Не мне, а себе не противясь,
Внемли мне, друг мой, внемли!
***
Этот вечер был тускло-палевый,—
Для меня был огненный он.
Этим вечером, как пожелали Вы,
Мы вошли в театр Унион.
Помню руки, от счастья слабые,
Жилки — веточки синевы.
Чтоб коснуться руки не могла бы я,
Натянули перчатки Вы.
Ах, опять подошли так близко Вы,
И опять свернули с пути!
Стало ясно мне: как ни подыскивай,
Слова верного не найти.
Я сказала: Во мраке карие
И чужие Ваши глаза.
Вальс тянулся и виды Швейцарии,
На горах турист и коза.
Улыбнулась,— Вы не ответили.
Человек не во всем ли прав!
И тихонько, чтоб Вы не заметили,
Я погладила Ваш рукав.
***
Да, я одна. В час расставанья
Сиротство ты душе предрек.
Одна, как в первый день созданья
Во всей вселенной человек!
Но, что сулил ты в гневе суетном,
То суждено не мне одной,-
Не о сиротстве ль повествует нам
Признанья тех, кто чист душой.
И в том нет высшего, нет лучшего,
Кто раз, хотя бы раз, скорбя,
Не вздрогнул бы от строчки Тютчева:
Другому как понять тебя?
***
Дай руку, и пойдем в наш грешный рай.
Наперекор небесным промфинпланам,
Для нас среди зимы вернулся май
И зацвела зеленая поляна,
Где яблоня над нами вся в цвету
Душистые клонила опахала,
И где земля, как ты, благоухала,
И бабочки любились налету.
Мы на год старше, но не все ль равно,—
Старее на год старое вино,
Еще вкусней познаний зрелых яства.
Любовь моя! Седая Ева! Здравствуй!
***
И отшумит тот шум и отгрохочет грохот,
которым бредишь ты во сне и наяву,
и бредовые выкрики заглохнут,-
и ты почувствуешь, что я тебя зову.
И будет тишина и сумрак синий.
И встрепенешься ты, тоскуя и скорбя,
и вдруг поймешь, поймешь, что ты блуждал в пустыне
за сотни верст от самого себя!
***
Каждый вечер я молю
Бога, чтобы ты мне снилась:
До того я долюбилась,
Что уж больше не люблю.
Каждый день себя вожу
Мимо опустелых комнат, —
Память сонную бужу,
Но она тебя не помнит.
И упрямо, вновь и вновь,
Я твое губами злыми
Тихо повторяю имя,
Чтобы пробудить любовь.
* * *
Жить, даже от себя тая,
Что я измучена, что я
Тобой, как музыкой, томима!
Жить невпопад и как-то мимо,
***
Тоскую, как тоскуют звери,
Тоскует каждый позвонок,
И сердце — как звонок у двери,
И кто-то дернул за звонок.
Дрожи, пустая дребезжалка,
Звони тревогу, дребезжи.
Пора на свалку! И не жалко
При жизни бросить эту жизнь.
Прощай и ты, Седая Муза,
Огонь моих прощальных дней,
Была ты музыкою музык
Душе измученной моей!
Уж не склоняюсь к изголовью,
Твоих я вздохов не ловлю,—
И страшно молвить: ни любовью,
Ни ненавистью не люблю!
* * *
Ведь ты не добрая, не злая,
Ведь ты, как сухостой, суха, —
Зачем несу тебе, не знаю,
Я семизвездие стиха.
Мою Медведицу Большую
Кому я в руки отдаю!
Ни одесную, ни ошюю
Не быть тебе вовек в раю.
Не холодна ты, а прохладна,
Не горяча ты, а тепла.
Зачем же ты волной громадной
В воображеньи протекла.
Но не пойми меня превратно:
Ни проклиная, ни скорбя,
Я не беру даров обратно, —
Что ж делать! Я люблю тебя!
***
Ни утоленности, ни жажды
В истоме вашей не подстеречь.
Ко всем приветны и взор и речь:
Соперник мне никто и каждый.
Но необещанным отрадам
Как не предать мне мечты, когда
Не говорите ни нет, ни да,
Но рот целуете мне взглядом?
О, нежные скупые руки,
Как бережете свою вы лень.
Но под глазами густеет тень:
Он будет — час любовной муки!
***
Причуды мыслей вероломных
Не смог дух алчный превозмочь, —
И вот, из тысячи наемных,
Тобой дарована мне ночь.
Тебя учило безразличье
Лихому мастерству любви.
Но вдруг, привычные к добыче,
Объятья дрогнули твои.
Безумен взгляд, тоской задетый,
Угрюм ревниво сжатый рот, —
Меня терзая, мстишь судьбе ты
За опоздалый мой приход.
***
Ни нежно так, ни так чудесно
Вовеки розы не цвели:
Здесь дышишь ты, и ты прелестна
Всей грустной прелестью земли.
Как нежно над тобою небо
Простерло ласковый покров.
И первый в мире вечер не был
Блаженней этих вечеров!
А там, над нами, Самый Строгий
Старается нахмурить бровь,
Но сам он и меньшие боги —
Все в нашу влюблены любовь.
***
Сквозь все, что я делаю, думаю, помню,
Сквозь все голоса вкруг меня и во мне,
Как миг тишины, что всех шумов огромней,
Как призвук, как привкус, как проблеск во тьме,
Как звездами движущее дуновенье, —
Вот так ворвалась ты в мое бытие.
О, радость моя! О, мое вдохновенье!
О, горькое-горькое горе мое.
***
Ты помнишь коридорчик узенький
В кустах смородинных.
С тех пор мечте ты стала музыкой,
Чудесной родиной.
Ты жизнию и смертью стала мне —
Такая хрупкая —
И ты истаяла, усталая,
Моя голубка.
Прости, что я, как гость непрошеный,
Тебя не радую,
Что я сама под страстной ношею
Под этой падаю.
О, эта грусть неутолимая!
Ей нету имени.
Прости, что я люблю, любимая,
Прости, прости меня!
***
Узорами заволокло
Мое окно.— О, день разлуки!—
Я на шершавое стекло
Кладу тоскующие руки.
Гляжу на первый стужи дар
Опустошенными глазами,
Как тает ледяной муар
И расползается слезами.
Ограду, перерос сугроб,
Махровей иней и пушистей,
И садик — как парчевый гроб,
Под серебром бахром и кистей.
Никто не едет, не идет,
И телефон молчит жестоко.
Гадаю — нечет или чет? —
По буквам вывески Жорж Блока.
***
Не небо — купол безвоздушный
Над голой белизной домов,
Как будто кто-то равнодушный
С вещей и лиц совлек покров.
И тьма — как будто тень от света,
И свет — как будто отблеск тьмы.
Да был ли день? И ночь ли это?
Не сон ли чей-то смутный мы?
Гляжу на все прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.
Пусть лживо-нежен, лживо-ровен
Твой взгляд из-под усталых век,—
Ах, разве может быть виновен
Под этим небом человек!
Вот уж, не бунтуя, не противясь,
Слышу я, как сердце бьет отбой,
Я слабею, и слабеет привязь,
Крепко нас вязавшая с тобой.
Вот уж ветер вольно веет выше, выше,
Все в цвету, и тихо все вокруг,—
До свиданья, друг мой! Ты не слышишь?
Я с тобой прощаюсь, дальний друг.
***
Словно дни мои первоначальные
Воскресила ты, весна.
Грезы грезятся мне беспечальные,
Даль младенчески ясна.
Кто-то выдумал, что были бедствия,
Что я шла, и путь тернист.
Разве вижу не таким, как в детстве, я
Тополей двуцветный лист?
Разве больше жгли и больше нежили
Солнца раннего лучи?
Голоса во мне поют не те же ли:
«Обрети и расточи»?
Богу вы, стихи мои, расскажете,
Что, Единым Им дыша,
Никуда от этой тихой пажити
Не ушла моя душа.
***
Все отдаленнее, все тише,
Как погребенная в снегу,
Твой зов беспомощный я слышу,
И отозваться не могу.
Но ты не плачь, но ты не сетуй,
Не отпевай свою любовь.
Не знаю где, мой друг, но где-то
Мы встретимся с тобою вновь.
И в тихий час, когда на землю
Нахлынет сумрак голубой,
Быть может, гостьей иноземной
Приду я побродить с тобой.
И загрущу о жизни здешней,
И вспомнить не смогу без слез
И этот домик, и скворешню
В умильной проседи берез.
***
Должно быть, голос мой бездушен
И речь умильная пуста.
Сонет дописан, вальс дослушан
И доцелованы уста.
На книгу облетает астра,
В окне заледенела даль.
Передо мной: «L»Abesse de Castro»,
Холодно-пламенный Стендаль.
Устам приятно быть ничьими,
Мне мил пустынный мой порог.
Зачем приходишь ты, чье имя
Несет мне ветры всех дорог?
***
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий?—
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
Опять, опять «Ненастный день потух»,
Оборванный пронзительным «но если»!
Не вся ль душа моя, мой мир не весь ли
В словах теперь трепещет этих двух?
Чем жарче кровь, тем сердце холодней,
Не сердцем любишь ты,— горячей кровью.
Я в вечности, обещанной любовью,
Не досчитаю слишком многих дней.
В глазах моих веселья не лови:
Та, третья, уж стоит меж нами тенью.
В душе твоей не вспыхнуть умиленью,
Залогу неизменному любви,—
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий?—
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
Что возвращать мне? На, лови
Тетрадь исписанной бумаги,
Но не вернуть огня, и влаги,
И ветра ропотов любви.
Не ими ль ночь моя черна,
Пустынен взгляд и нежен голос,
Но знаю ли, который колос
Из твоего взошел зерна?
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
София Парнок
Жизнь моя, ломоть мой пресный!
Бесчудесный подвиг мой!
Вот я — с телом бестелесным,
с музою глухонемой.
_
Стоило ли столько зёрен
огненных перемолоть,
чтобы так убого чёрен
стал насущный мой ломоть?
_
Господи! Какое счастье
душу загубить свою,
променять вино причастья
на кастальскую* струю!
***
«Любила», «люблю», «буду любить».
А глаза-то у гостьи волчьи.
Так дятел дерево глухо долбит
День и ночь, день и ночь неумолчно,
Как перед грозою, воздух затих
Такой тишиной нестерпимой.
«Той казнью, которой казнила других,
Сама же ты будешь казнима».
***
Мне кажется, нам было бы с тобой
Так нежно, так остро, так нестерпимо.
Не оттого ль в строптивости тупой,
Не откликаясь, ты проходишь мимо?
Когда перевалит за сорок,
Нечего быть опрометчивой,
Письма писать нечего,
Ночью бродить по дому,
Страсть проклинать подлую,
Нечего верить небыли,
Жить на седьмом небе,
Когда перевалит за сорок.
_
До революции София Парнок считалась одной из ярчайших поэтесс Серебряного века. Её высоко ценили Ахматова, Брюсов, Волошин, Ходасевич.
Но в годы советской власти Парнок перестают печатать, в самый плодотворный творческий период её отлучают от читателя, вытесняют из литературы, и к середине 20-х годов уже мало кто помнил её имя. Одной из причин такого замалчивания было то, что она позволяла себе открыто говорить в стихах о том, о чём говорить было не принято, что считалось оскорблением нравственных норм. Парнок сравнивали с древнегреческой поэтессой Сафо, с которой её сближало не только духовное поэтическое родство. Как и Сафо, она всю жизнь любила женщин, это было источником вдохновения и темой многих её стихов. При этом Парнок меньше всего хотела эпатировать публику. Просто ощущала такую внутреннюю свободу, что не видела причин для камуфляжа. Лучшие стихи Софии Парнок достигают такого поэтического уровня, что не нуждаются ни в каких охранных грамотах.
*Кастальский ключ это из древнегреческой мифологии. Покровитель искусств бог Аполлон однажды воспылал страстью к нимфе, которую звали Касталия, но она
его любовь отвергла. Спасаясь от Аполлона, она бросилась в ручей и в нем исчезла. Тогда в память о Касталии бог искусства наделил этот источник волшебным свойством — каждый, кто пил из него, становился поэтом. *
Ночью ураган,
На рассвете тишина.
То был сон цветка.
И еще одно стихотворение:
Мой ловец стрекоз,
О, как же далеко ты
Нынче забежал.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
София Парнок. Петербургские поэты
Твой первый стих, а вслед и два других
Увидел Петербург, который был им рад,
Предчувствуя рожденья дорогих,
Любезных его сердцу строк иных.
Не зря тебе он дал «Осенний сад» (1)
В молчаньи звёзд, но чтоб понять тебе:
Из гаснущей листвы каких рыданий ждать,
Какой усталостью в тумане воздыхать,
Когда рябины лист на звёздный свет небес,
Как будто кровью налитой глядит
И кажется, а может быть и есть,
Что это юной поэтессы манифест
Судьбе и миру явленный на вид.
1, 2, 3 – названия первых опубликованных стихотворений Софии Парнок.
Ниже привожу три первых печатных (редких) стихотворения Софии Парнок, опубликованных в петербургском «Журнале для всех»
В унылой пышности деревьев позлащенных,
В усталости ветвей бестрепетно склоненных
Затишье осени. Пустынна и бледна
Померкнувшая даль; и ночью холодна
Игра светил; и чуткое молчанье
Как будто сторожит — не вырвется ль рыданье
Бессильное, последний робкий стон
Из гаснущей листвы? Но воздух отягчен
Туманом.. Чудится, что хочет, но не смеет
Вздохнуть усталый сад; и странно пламенеет
В листве деревьев, тускло-золотой,
Рубиновый листок, как кровью налитой.
Время публикации ноябрь 1906 года
2. О мысль моя! Не все тебе я отдала.
. О если правда мысль моя, что для тебя
Я смею жертвовать, будь ненасытна! Строго
Я покорюсь тебе. Я с жизненной тревогой,
С ее восторгами, расстанусь не скорбя!
3. Узнала в творчестве я много умираний.
. Как молот с высоты
На мраморную глыбу ниспадает,
Дробит и образы живые созидает, –
Так мысль моя к безжизненным теням
Стремится, жадна я. К бесформенным телам
Ее влечет. И тяжкой пеленою
Спадает мрак, и образ предо мною,
Незыблемый встает в отливах световых,
И чудною он блещет наготою
В своих чертах согласных и живых.
Время публикации обоих стихотворений весна 1907 года.
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ СОФИИ ПАРНОК
Гляжу на всё прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.
Всё отдалённее, всё тише,
Как погребённая в снегу,
Твой зов беспомощный я слышу
И отозваться не могу.
Но ты не плачь, но ты не сетуй,
Не отпевай свою любовь.
Не знаю где, мой друг, но где-то
Мы встретимся с тобою вновь.
И в тихий час, когда на землю
Нахлынет сумрак голубой,
Быть может, гостьей иноземной
Приду я побродить с тобой.
И загрущу о жизни здешней,
И вспомнить не смогу без слёз
И этот домик, и скворешню
В умильной проседи берёз.
***
3.
О, как высок над головой зенит,
Как в дни блаженные, дни райские, дни оны,
И воздух так прозрачен, что звенит
Стеклянным звоном.
Ухожу я тропинкой узенькой.
Тишина вокруг, как в обители.
Так бывает только от музыки
Безнадёжно и упоительно.
И такие места знакомые.
Сотни лет, как ушла я из дому,
И вернулась к тому же дому я,
Всё к тому же озеру чистому.
И лепечет вода. Не ты ль меня
Окликаешь во влажном лепете.
Плачут гусли над озером Ильменем,
Выплывают белые лебеди.
***
5.
Летят, пылая, облака,
Разрушился небесный город.
Упряма поступь и легка,
Раскинут ветром вольный ворот.
Мне кажется, нам было бы с тобой
Так нежно, так остро, так нестерпимо.
Не оттого ль в строптивости тупой,
Не откликаясь, ты проходишь мимо?
И лучше так! Пускай же хлынет мгла
И ночь разверзнется ещё бездонней –
А то я умереть бы не могла:
Я жизнь пила бы из твоих ладоней!
Какие б сны нам снились наяву,
Какою музыкой бы нас качало –
Как лодочку качает у причала.
Но полно. Проходи. Я не зову.
***
7.
Мне снилось: я отчаливаю,
А ты на берегу,
И твоему отчаянью
Помочь я не могу.
И руки изнывающие
Простёрла ты ко мне
В такой, как никогда ещё,
Певучей тишине.
***
8.
Опять, как раненая птица,
Забилась на струнах рука.
Нам надо допьяна напиться,
Моя тоска!
Пылают облака над степью,
Кочевье движется вдали
По грустному великолепью
Пустой земли.
Старая под старым вязом,
Старая под старым небом,
Старая над болью старой,
Призадумалася я.
А луна сверлит алмазом,
Заметает лунным снегом,
Застилает лунным паром
Полуночные поля.
И лучится светлый облик,
И плывёт в жемчужных ризах,
Мимо,
мимо,
мимо
Рук протянутых моих.
***
11.
Я не умерла ещё,
Я ещё вздохну,
Дай мне только вслушаться
В эту тишину,
Этот ускользающий
Лепет уловить,
Этот уплывающий
Парус проводить.
И ныряют уточки
В голубой воде,
И на тихой отмели
Тихо, как нигде.
***
12.
Без оговорок, без условий
Принять свой жребий до конца,
Не обрывать на полуслове
Самодовольного лжеца.
И самому играть во что-то —
В борьбу, в любовь — во что горазд,
Покуда к играм есть охота,
Покуда ты еще зубаст.
Нет! К черту! Я сыта по горло
Игрой — Демьяновой ухой.
Мозоли в сердце я натерла
И засорила дух трухой,—
И ЕЩЁ ИЗ ЕЁ СТИХОВ:
* * *
Люблю тебя в твоем просторе я
И в каждой вязкой колее.
Пусть у Европы есть история, —
Но у России: житие.
В то время как в духовном зодчестве
Пытает Запад блеск ума,
Она в великом одиночестве
Идет к Христу в себе сама.
Порфиру сменит ли на рубище,
Державы крест на крест простой, —
Над странницею многолюбящей
Провижу венчик золотой.
Ноябрь 1915 (?)
* * *
Скажу ли вам: я вас люблю?
Нет, ваше сердце слишком зорко.
Ужель его я утолю
Любовною скороговоркой?
Не слово, – то, что перед ним:
Молчание минуты каждой,
Томи томленьем нас одним,
Единой нас измучай жаждой.
Увы, как сладостные “да”,
Как все “люблю вас” будут слабы,
Мой несравненный друг, когда
Скажу я, что сказать могла бы.
(1916)
* * *
Окиньте беглым, мимолетным взглядом
Мою ладонь:
Здесь две судьбы, одна с другою рядом,
Двойной огонь.
Двух жизней линии проходят остро,
Здесь “да” и “нет”, —
Вот мой ответ, прелестный Калиостро,
Вот мой ответ.
Блеснут ли мне спасительные дали,
Пойду ль ко дну, —
Одну судьбу мою вы разгадали,
Но лишь одну.
(1916)
* * *
Паук заткал мой темный складень,
И всех молитв мертвы слова,
И обезумевшая за день
В подушку никнет голова.
Вот так она придет за мной, —
Не музыкой, не ароматом,
Не демоном темнокрылатым,
Не вдохновенной тишиной, —
А просто пес завоет, или
Взовьется взвизг автомобиля
И крыса прошмыгнет в нору.
Вот так! Не добрая, не злая,
Под эту музыку жила я,
Под эту музыку умру.
1922
Сидит Агарь опальная
И плачутся струи
Источника печального
Беэрлахай-рои.[391]
Там – земли Авраамовы,
А сей простор – ничей:
Вокруг, до Сура[392] самого,
Пустыня перед ней.
Тоска, тоска звериная!
Впервые жжет слеза
Египетские, длинные,
Пустынные глаза.
Блестит струя холодная,
Как лезвие ножа, —
О, страшная, бесплодная,
О, злая госпожа.
“Агарь!” – И кровь отхлынула
От смуглого лица.
Глядит, – и брови сдвинула
На Божьего гонца…
* * *
И так же кичились они,
И башню надменную вздыбили, —
На Господа поднятый меч.
И вновь вавилонские дни,
И вот она, вестница гибели, —
Растленная русская речь!
О, этот кощунственный звук,
Лелеемый ныне и множимый.
О, это дыхание тьмы!
Канун неминуемых мук!
Иль надо нам гибели, Боже мой,
Что даже не молимся мы?
* * *
Налей мне, друг, искристого
Морозного вина.
Смотри, как гнется истово
Лакейская спина.
Пред той ли, этой сволочью, —
Не все ли ей равно.
Играй, пускай иголочки,
Морозное вино!
Все так же пробки хлопают,
Струну дерет смычок,
И за окошком хлопьями
Курчавится снежок,
И там, в глуши проселочной,
Как встарь темным-темно…
Играй, пускай иголочки,
Морозное вино!
Ну, что ж, богатства отняли,
Сослали в Соловки,
А все на той же отмели
Сидим мы у реки.
Не смоешь едкой щелочью
Родимое пятно…
Играй, пускай иголочки,
Морозное вино!
7 декабря 1925
* * *
Е. Я. Тараховской[393]
Мне снилось: я бреду впотьмах,
И к тьме глаза мои привыкли.
И вдруг – огонь. Духан в горах.
Гортанный говор. Пьяный выкрик.
Вхожу. Сажусь. И ни один
Не обернулся из соседей.
Из бурдюка старик лезгин
Вино неторопливо цедит.
Он на меня наводит взор.
(Зрачок его кошачий сужен.)
Я говорю ему в упор:
“Хозяин! Что у вас на ужин?”
Мой голос переходит в крик,
Но, видно, он совсем не слышен:
И бровью не повел старик, —
Зевнул в ответ, и за дверь вышел.
И страшно мне. И не пойму:
А те, что тут, со мною, возле,
Те – молодые – почему
Не слышали мой громкий возглас?
И почему на ту скамью,
Где я сижу, как на пустую,
Никто не смотрит. Я встаю,
Машу руками, протестую —
И тотчас думаю: Ну что ж!
Итак, я невидимкой стала?
Куда теперь такой пойдешь? —
И подхожу к окну устало…
В горах, перед началом дня,
Такая тишина святая!
И пьяный смотрит сквозь меня
В окно – и говорит: “Светает…”
12 мая 1927
* * *
Марии Петровне Максаковой[394]
Бывает разве средь зимы гроза
И небо синее, как синька?
Мне любо, что косят твои глаза,
И что душа твоя с косинкой.
И нравится мне зябкость этих плеч,
Стремительность походки бодрой,
Твоя пустая и скупая речь,
Твои русалочьи, тугие бедра.
Мне нравится, что в холодке твоем
Я, как в огне высоком, плавлюсь,
Мне нравится – могу ль сознаться в том! —
Мне нравится, что я тебе не нравлюсь.
6 октября 1931