Так получилось что я родила дочку без мужа и воспитывала ее одна
Родственники отвернулись от Веры, когда она родила дочь без мужа. Через 20 лет девочка приехала в село
Как появилась Анжела на свет
Словно ангел, спустившийся с небес, у Веры появилась дочка. Желанный ребенок стал для нее на первом месте. Все случилось в селе, где росла главная героиня. Так получилось, что она забеременела в юном возрасте от любимого, который отвернулся от нее, узнав об этом. Девушка расстроилась. Каждую ночь проводила, умываясь горькими слезами. Но она не знала, что самое страшное еще впереди. Когда о ее беременности узнали родственники, они не смогли простить Веру. Все село заговорило о позорном внебрачном зачатии. Многие даже говорили, что лучше жить с мужем-пьяницей, чтобы бил, чем воспитывать в одиночку. Какой-никакой, он все-таки отец. Вера не смогла пережить такого позора. Родственники отказались от нее. И тогда она уехала в город. О том, чтобы сделать аборт, и речи не могло даже быть, ведь это плод ее первой большой любви.
Жизнь Веры и ее дочери
Анжела росла не по дням, а по часам. Девочка росла с мамой в комнате в общежитии. Вера работала на заводе почти без выходных, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Девочка родилась очень умной, мечтательной, любопытной. Она была маминой гордостью. Красота ей досталась от отца. Она часто воображала себя принцессой и представляла, что живет в сказочном мире. Бедность не смогла сломить девочку. К сожалению, Веру и ее дочь не звали в гости в деревню. Даже спустя столько лет ее не могли простить. Тяжелый камень был на душе у главной героини. Но с этим ничего невозможно было поделать.
Переезд в новую квартиру и встреча с женихом дочери
Спустя пару лет в жизни Веры появился мужчина. Они полюбили друг друга. Вместе мечтали создать счастливую семью. После свадьбы девочка вместе с мамой переехали в двухкомнатную квартиру. Анжела не могла называть своего отчима папой, да и он не настаивал, так как все прекрасно понимал. Он дорожил своей дочкой и прекрасной женой. А девочка безумна была счастлива обрести полноценную семью, жить в нормальных условиях и восхищать своих родителей, которые радовались успехам дочери сначала в школе, а потом и в институте.
Маленькая девочка уже давно выросла. У нее появился молодой человек. Отношения стремительно развивались. Вера очень хотела познакомиться с молодым парнем, но боялась, что его богатая семья не примет их, но ее муж настоял на том, чтобы встреча состоялась.
Роковая встреча
Родители жениха и невесты очень быстро нашли общий язык. Анжелу приняли в семью как родную. Сыграли скромную свадьбу. Через некоторое время Анжела своему суженому Сергею подарила двоих прекрасных ребятишек. Героиня работала в фирме, где ее муж был руководителем. Она с успехом вела все важные дела. Супруг гордился своей умницей и красавицей женой.
На следующий день в село приехали Сергей и его суженая. Родственники не могли поверить, что это дочь той несчастной. Эти люди смотрели и ехидно улыбались, назвав девушку самозванкой. Но когда глава района произнес имя и фамилию девушки, все замерли. Она выглядела как настоящая бизнес-леди. У нее была дорогая машина, шикарная одежда, красивый муж. Родственники потеряли дар речи, а Анжела гордо смотрела на них, не спуская глаз.
«Когда акушерка вытащила его, первое, что я услышала, была фраза: «Какой ужас!» Кошмарная история женщины, пережившей искусственные роды
Так получилось, что я родила дочку без мужа и воспитывала ее одна. Когда Кате было четыре года, я познакомилась с достойным мужчиной. Мы с Евгением встречались около года, потом поженились. Он хорошо принял мою дочку, и она почти сразу стала называть его папой. Мое счастье немного омрачало то, что свекровь была против нашего брака с Женей. Она рано овдовела, он был ее единственным сыном, она сильно ревновала его ко мне и была недовольно тем, что он «взял женщину с ребенком». Однажды я услышала, как свекровь говорила кому-то о Жене, мол, «не своего ребенка кормит».
Конечно, я понимала, что нам нужен общий ребенок, и потому через несколько месяцев после брака сознательно забеременела. Женя был очень рад и мечтал о сыне. Беременность я переносила хорошо, настроение было отличное. На учет встала на ранних сроках, прилежно посещала приемы, сдавала все необходимые анализы. В числе прочих анализов мне предложили сделать и генетический, как было сказано, для выявления возможной патологии внутриутробного развития плода и для оценки вероятности появления на свет ребенка, генетический материал которого поврежден и приведет к проявлению того или иного наследственного заболевания.
У меня не было никаких опасений или предчувствий, ни в роду Жени, ни в моем вроде бы не было никаких наследственных болезней, но на всякий случай я решила сделать этот анализ. Сделала и фактически забыла о нем, а когда пришла на очередной прием, сразу увидела по лицу и глазам врача, что что-то не так. На мои вопросы она отвечала уклончиво и срочно отправила меня на УЗИ. Там я уже была вне себя от волнения, сердце билось как сумасшедшее. Врач, проводивший ультразвуковое исследование, тоже выглядел хмурым и молчал.
Сказали, что ехать надо срочно, и я спешно собралась. Поехала одна, сопровождать меня было некому, муж работал, да еще оставался с Катей. На УЗИ в Петрозаводске все подтвердилось плюс обнаружилось, что я уже на двадцать второй неделе, то есть, по правилам, роды вызывать было уже нельзя. Скажу по секрету, что в документах врач уменьшила мне срок. Она сказала: «Будет лучше, если ты избавишься от плода сейчас, чем родишь ребенка, а спустя короткое время тебе придется его хоронить». Я продолжала приставать к докторам, что, может, они ошиблись с диагнозом или ребенок все же окажется жизнеспособным, но они дружно отвечали, что нет.
Переживала ли я? Конечно, переживала. Но какое-то странное состояние бездумья, апатии, тупой сосредоточенности ограждало меня от истерик. Я понимала, что никакого другого выхода у меня нет. Мне дали еще какие-то таблетки (но не успокоительные), а потом положили на кушетку и поставили капельницу. Эти схватки не были похожи на те, какие я испытывала, когда рожала первого ребенка. Меня будто полосовали ножом, и я искусала губы до крови. Схватки продолжались двенадцать часов, а сами роды, когда плод уже выходил наружу, — два часа.
Потом его вынесли, а куда дели после, я не спрашивала и не знаю. В той книге, которую я упоминала, было написано, что в Европе существуют даже кладбища для детей, которые не прожили на этом свете ни секунды, но у нас, полагаю, они проходят по категории биологических отходов. Хотела бы я посещать такое кладбище, если б они у нас были? Думаю, что нет — это без конца заставляло бы меня задавать вопросы, на которые нет ответа, и испытывать чувство вины. Была ли я виновата в случившемся? Ни до, ни тем более во время беременности я не курила и не пила, и я, и Женя были молоды и здоровы. В конце концов я пришла к выводу, что от такого никто не застрахован.
Хотя муж слал мне СМС, в которых признавался в любви, успокаивал, обещал, что все будет хорошо, я была уверена, что мы расстанемся. Мне казалось, что он все время будет вспоминать нашего сына, я не была уверена в том, что смогу родить еще одного, живого и здорового. После искусственных родов у меня не сокращалась матка, был даже собран врачебный консилиум, после которого мне предложили удалить орган. Вот тут я впервые впала в настоящую истерику и кричала: «У меня нет от него детей!»
Я знала, что Жене нужен наш общий ребенок, но дело было не только в этом: я ощущала чудовищную пустоту, я испытывала невероятную потребность держать на руках живое доношенное дитя. В конце концов врачи добились того, что матка сократилась. Вскоре меня выписали, я принимала таблетки, потому что у меня появилось грудное молоко. Чувствовала себя ужасно, ничего не могла делать, вдобавок узнала, что свекровь во всем обвиняла меня, считая, что я «испорченная», и уговаривала сына развестись со мной.
К чести Жени, он во всем меня поддерживал, говорил, что у нас еще будут дети, а если даже и нет, то есть Катя. Казалось бы, в моей ситуации мне надо было бояться новой беременности, я же настолько этого хотела, что буквально терроризировала врачей бесконечными вопросами, когда наконец можно. Забеременела я через год и попортила медикам немало нервов, буквально заставляя их держать все под строжайшим контролем. Ожидая результатов генетического анализа, не спала и не ела. Никакой патологии обнаружено не было, но я все равно очень волновалась.
Рожала сама и родила за три часа — мальчика, три с половиной килограмма. Впервые взяв его на руки, сильно плакала: и от радости, что этот малыш жив и здоров, и от горя, потому что потеряла того несчастного малютку. Хочу сказать, что я не стала забирать результаты его вскрытия — в этом месте в документах пустое место. Я боялась не того, что будет там написано, а врачебной ошибки. Мы счастливы, я, Женя, Катя и Максим; муж никогда не напоминает мне о том, что было, но я знаю, что в человеческой душе есть раны, после которых остаются рубцы, от которых невозможно избавиться. Память разума милосердна, но у сердца она все равно своя, непостижимая и глубокая.
Личный опытВозьми с собой:
Я воспитываю дочку одна, и она моя любимая попутчица
Евгения Письман о том, как легко растить ребёнка без мужа, бабушек и денег
Текст: Евгения Письман
Я не думала, что буду растить ребёнка одна, мне казалось, что сначала обязательно будет любовь, а потом захочется, чтобы появился кто-то третий. Но получилось наоборот: великая любовь до меня ещё не дошла, а ребёнок случился; именно случился — в очередном путешествии, под влиянием грузинского гостеприимства и бараньего шашлыка. Я ничего не планировала: только улыбнулась высокому красавцу, а потом нашла себя на сеновале вместе с ним. Имени я так и не спросила, было некогда — а наутро я уехала.
Когда я увидела две полоски, то разрыдалась от ужаса. Тридцать семь лет, фриланс вместо стабильной работы и отсутствие поддержки в виде родителей: отца никогда не было, а мама умерла десять лет назад. Мои сверстники уже управляли компаниями и жили семьями, а я же привыкла, что несу ответственность только за себя. Две полоски на тесте говорили обратное: скоро появится кто-то маленький, которого надо будет обеспечивать и отвечать за его здоровье, счастье и жизнь. Это было очень страшно.
Так страшно, что я решила подумать об этом позже и уехала в Мексику. В Мексике продолжала работать (я копирайтер и пишу тексты о путешествиях для туристических фирм) и путешествовать. Помню, как в Оахаке зашла в красивый католический храм и встретилась глазами с мадонной — у неё был такой проникновенный взгляд, что я расплакалась. Сидела и признавалась себе, что Мексика — это просто побег, что я не готова принять приближающееся материнство, поэтому перемещаюсь по городам и карабкаюсь на пирамиды, чтобы не думать, как буду справляться одна с малышом. Думать действительно было некогда: надо было учить испанский, разбираться в расписании автобусов и выкраивать время на работу.
На седьмом месяце беременности я вернулась в Москву, где работала, откладывала деньги и ходила на лекции в лекторий «Прямая речь», а потом часами лежала в кровати без сна и смотрела в стену. Я думала, как через несколько недель всё непоправимо изменится: я перестану высыпаться, мыть голову и встречаться с друзьями. Стану одинокой матерью без стабильного дохода, зато с младенцем.
За несколько дней до родов я прочитала книжку Грантли Дик-Рида «Роды без страха», в которой говорилось о расслаблении и о том, как принимать боль. Тогда я поняла, что такой принцип подходит ко всему: самое главное — расслабиться и принять ситуацию, которую ты не в силах изменить. Я могла изменить только своё отношение к этой ситуации и решила, что с этого момента мне будет легко.
Родила я быстро и безболезненно и дала дочке отчество Георгиевна, потому что это единственная деталь, которая отсылает к чуду её появления, — в Грузию. А потом стала растить её: кормить грудью по требованию, спать в одной кровати и везде носить с собой. В парки, банки, супермаркеты и за зарплатой, потому что других вариантов не было.
Мне было легко: я хорошо высыпалась — дочь спала со мной, и, чтобы покормить грудью, мне не надо было идти к отдельно стоящей кроватке; был слинг — я клала в него дочь и работала, пока она спала у меня на груди. У меня всегда было время приготовить еду и принять душ, потому что партнёра, который бы помог мне, не было — так что я исходила из имеющегося положения.
Я могла принять ванну вместе с ребёнком или оставить её в коконе на полу в ванной и корчить рожи в процессе, стараясь развеселить. Ставила кокон на стол рядом с собой и резала лук и морковку, готовя обед, а дочь внимательно наблюдала. Вместе мы ходили за продуктами, ездили в метро, посещали банки и музеи, встречались с подругами в кафе и гуляли по Москве. Жизнь с младенцем напоминала мою прежнюю, разве что в слинге на мне висело ещё шесть килограммов, агукало и улыбалось. Всё было мирно, тихо, солнечно и спокойно, пока не начался ноябрь.
Обретённой лёгкости восприятия пришёл конец — установилась типичная для Москвы ноябрьская погода с серым небом и рассветом, плавно переходящим в сумерки. Холод, грязь под ногами, отсутствие солнца — всё это плавно вело меня к депрессии. Печали добавляло падение рубля и сокращение дохода: из-за кризиса заказов стало меньше, а будущее становилось всё менее определённым. Я мечтала уехать с дочкой зимовать в Таиланд, но с новым курсом рубля этот вариант стал не по карману. А потом педиатр попросила, чтобы дочь сдала сдала кровь на общий анализ, и результат оказался не очень; было похоже на нейтропению, а это значит, что организм восприимчив к бактериям и иммунитет ослаблен.
В воспитании ребёнка одной есть небольшая проблема: не с кем разделить то, что разделить хочется. Это не бытовые тяготы, с которыми как раз всё просто, и, наверное, в этом плане проще как раз быть одной: можно не готовить ужин на всех, а перекусить бутербродом, не убирать квартиру, а улечься спать вместе с младенцем. Если ребёнок хорошо спит и ест, быть одной легко и приятно — пока не случается плохой результат анализа. Тогда тебе очень нужен любимый и надёжный человек, который бы просто обнял и сказал, что всё будет хорошо. У меня такого человека не было.
Педиатр говорила, что дальше Подмосковья уезжать нежелательно и лучше забыть о Таиланде. О Таиланде я к тому моменту и так уже забыла, но думала о египетском Дахабе — это тоже популярное место для зимовок с детьми. Красное море, мягкий климат, дешёвое жильё, разноцветные рыбки и доброжелательное материнское комьюнити — конечно, я мечтала сменить пейзаж Подмосковья на тёплый Египет. Я стала каждый день плакать, говорила по телефону с двоюродной сестрой и всхлипывала уже в начале разговора. Мне было плохо, я неохотно выходила на улицу, а когда представляла, что впереди долгая зима, то плакала ещё больше. А потом приняла решение всё-таки уехать и дать своему ребёнку нормальную счастливую мать, а не унылую женщину с немытой головой. Уехать, несмотря на не самый лучший результат анализа крови.
В этот момент я приняла на себя ответственность за свои решения и их последствия, за то, где и как мы будем жить. Я обещала себе, что будет легко — и если легко не получается в ноябре в Подмосковье, то непременно получится в тёплом Египте. И всё получилось: дочь не заболела, а, наоборот, окрепла, каждый день, даже первого января, купаясь в Красном море. Я перестала рыдать, а гуляла по берегу моря, пила свежевыжатые соки, смеялась, продолжала работать и общалась с интересными людьми.
Я с удивлением увидела, что ребёнок не препятствует прежней жизни, а дополняет её, вносит больше эмоций. Я продолжила путешествовать, только изменила формат: вместо насыщенных коротких поездок с множеством перелётов и переездов перешла на вариант зимовок, а на неодобрительный взгляд моего дяди, мол, я только и делаю, что отдыхаю, гордо отвечала, что занимаюсь очень важным делом — оздоравливаю у моря ребёнка. А ежеминутное счастье и тёплый климат идут приятным бонусом.
При этом я никогда не прекращала работать; когда дочь была младенцем, для работы было достаточно дневных снов и времени, пока она сосредоточенно изучала бедуинские ковры в кафе Дахаба. Когда дочери исполнилось полтора года, на зимовке в Индии я взяла на три часа в день местную няню. Сейчас, когда ребёнку два с половиной, я изменила свой режим: встаю в четыре или пять утра, чтобы поработать в тишине и сосредоточиться.
Я была уверена, что растить ребёнка — это очень дорого, и отчаянно боялась, что не справлюсь. Конверт на выписку, коляска, кроватка, одежда, дорогие и очень правильные кремы, развивающие игрушки — чем больше я читала форумов в интернете, тем больше хотелось плакать от ужаса. Оказалось, что в моём случае сработала немного инфантильная поговорка про зайку. В присказке «Дал бог зайку, даст и лужайку» есть доля правды: с одеждой, коляской и прочими нуждами мне сильно помогли друзья, родственники и читатели в фейсбуке.
Кремами я не пользовалась, грудное молоко было в избытке, оставить ребёнка было не с кем, так что бутылочки с молокоотсосом оказались неактуальны. Когда в подъезде украли коляску, к моему посту в фейсбуке образовался целый ворох комментариев с предложениями безвозмездно отдать другую. Самокат достался от коллеги — да, не девчачье-розовый, а синий, но ведь на его скорость это не влияет. Развивающие игрушки дочке заменили сувениры в египетских лавках и яркий узор бедуинских ковров. Вместо курса массажа я каждый день купала ребёнка в море — и теперь дочь цепкая как обезьянка, ловкая и за четыре месяца в садике ещё не пропустила по болезни ни дня. После путешествия по Индии дочь знает, как выглядит слон и что говорит корова. Она умеет нырять и немножко держится на воде. Я не прикладывала к этому усилий — просто приводила на море и бултыхалась вместе с ней.
Сейчас мы переехали и живём в Израиле: дочь ходит в сад, я продолжаю работать удалённо и учу язык. Мне очень страшно, как сложится наша жизнь дальше, например, хватит ли у меня денег на аренду квартиры, что будет, если кто-то из нас заболеет, найду ли я здесь работу. Это новая страница в жизни, в которую мне страшно даже заглядывать. Но я стараюсь помнить, что мне легко. Потому что если я хоть на минуточку допущу, что мне тяжело одной растить ребёнка, то всё рассыплется. А просыпаться утром и выбирать быть счастливой — единственное, что зависит от меня.
«Когда акушерка вытащила его, первое, что я услышала, была фраза: «Какой ужас!» Кошмарная история женщины, пережившей искусственные роды
Так получилось, что я родила дочку без мужа и воспитывала ее одна. Когда Кате было четыре года, я познакомилась с достойным мужчиной. Мы с Евгением встречались около года, потом поженились. Он хорошо принял мою дочку, и она почти сразу стала называть его папой. Мое счастье немного омрачало то, что свекровь была против нашего брака с Женей. Она рано овдовела, он был ее единственным сыном, она сильно ревновала его ко мне и была недовольно тем, что он «взял женщину с ребенком». Однажды я услышала, как свекровь говорила кому-то о Жене, мол, «не своего ребенка кормит».
Конечно, я понимала, что нам нужен общий ребенок, и потому через несколько месяцев после брака сознательно забеременела. Женя был очень рад и мечтал о сыне. Беременность я переносила хорошо, настроение было отличное. На учет встала на ранних сроках, прилежно посещала приемы, сдавала все необходимые анализы. В числе прочих анализов мне предложили сделать и генетический, как было сказано, для выявления возможной патологии внутриутробного развития плода и для оценки вероятности появления на свет ребенка, генетический материал которого поврежден и приведет к проявлению того или иного наследственного заболевания.
У меня не было никаких опасений или предчувствий, ни в роду Жени, ни в моем вроде бы не было никаких наследственных болезней, но на всякий случай я решила сделать этот анализ. Сделала и фактически забыла о нем, а когда пришла на очередной прием, сразу увидела по лицу и глазам врача, что что-то не так. На мои вопросы она отвечала уклончиво и срочно отправила меня на УЗИ. Там я уже была вне себя от волнения, сердце билось как сумасшедшее. Врач, проводивший ультразвуковое исследование, тоже выглядел хмурым и молчал.
Не выдержав, я спросила, каков пол ребенка, и услышала ответ, от которого буквально заледенела и онемела: «Это не ребенок». Мне велели подождать в коридоре, я вышла, как в тумане, на деревянных ногах, ничего не соображая, и села на стул. Потом меня снова вызвали в кабинет, где уже был мой лечащий врач, и сообщили, что у плода синдром Арнольда Киари, отсутствие мозжечка, аномалии развития позвоночника, сердца и множественные уродства. Объявили, что такие пороки несовместимы с жизнью, и мне предстоят искусственные роды.
Я спрашивала, нельзя ли все же родить, а потом попытаться что-то исправить, но доктора не оставили мне выбора: «Даже если доносите и родите, он все равно умрет». У меня была критическая 21-я неделя — после этого срока, как мне сказали, искусственные роды уже не проводят. Дело происходило в одном из карельских городов, и меня отправили в Петрозаводск, где более точное УЗИ.
Сказали, что ехать надо срочно, и я спешно собралась. Поехала одна, сопровождать меня было некому, муж работал, да еще оставался с Катей. На УЗИ в Петрозаводске все подтвердилось плюс обнаружилось, что я уже на двадцать второй неделе, то есть, по правилам, роды вызывать было уже нельзя. Скажу по секрету, что в документах врач уменьшила мне срок. Она сказала: «Будет лучше, если ты избавишься от плода сейчас, чем родишь ребенка, а спустя короткое время тебе придется его хоронить». Я продолжала приставать к докторам, что, может, они ошиблись с диагнозом или ребенок все же окажется жизнеспособным, но они дружно отвечали, что нет.
Искусственные роды мне назначили на следующий день. Впоследствии мне в руки попалась книга, где рассказывалось, как все это происходит за рубежом, в частности, в Европе. С женщиной, попавшей в такую ситуацию, как я, работают психологи, ей подробно объясняют, как все будет происходить. Мне никто ничего не объяснял. Врачи, можно сказать, пробегали мимо, а когда я попыталась расспросить показавшуюся мне наиболее душевной медсестру, она сказала: «Главное — родить целый плод, а то много случаев, когда его, мертвого, вытаскивают по частям». После этого я уже ни у кого ничего не спрашивала.
Переживала ли я? Конечно, переживала. Но какое-то странное состояние бездумья, апатии, тупой сосредоточенности ограждало меня от истерик. Я понимала, что никакого другого выхода у меня нет. Мне дали еще какие-то таблетки (но не успокоительные), а потом положили на кушетку и поставили капельницу. Эти схватки не были похожи на те, какие я испытывала, когда рожала первого ребенка. Меня будто полосовали ножом, и я искусала губы до крови. Схватки продолжались двенадцать часов, а сами роды, когда плод уже выходил наружу, — два часа.
Потом его вынесли, а куда дели после, я не спрашивала и не знаю. В той книге, которую я упоминала, было написано, что в Европе существуют даже кладбища для детей, которые не прожили на этом свете ни секунды, но у нас, полагаю, они проходят по категории биологических отходов. Хотела бы я посещать такое кладбище, если б они у нас были? Думаю, что нет — это без конца заставляло бы меня задавать вопросы, на которые нет ответа, и испытывать чувство вины. Была ли я виновата в случившемся? Ни до, ни тем более во время беременности я не курила и не пила, и я, и Женя были молоды и здоровы. В конце концов я пришла к выводу, что от такого никто не застрахован.
Хотя муж слал мне СМС, в которых признавался в любви, успокаивал, обещал, что все будет хорошо, я была уверена, что мы расстанемся. Мне казалось, что он все время будет вспоминать нашего сына, я не была уверена в том, что смогу родить еще одного, живого и здорового. После искусственных родов у меня не сокращалась матка, был даже собран врачебный консилиум, после которого мне предложили удалить орган. Вот тут я впервые впала в настоящую истерику и кричала: «У меня нет от него детей!»
Я знала, что Жене нужен наш общий ребенок, но дело было не только в этом: я ощущала чудовищную пустоту, я испытывала невероятную потребность держать на руках живое доношенное дитя. В конце концов врачи добились того, что матка сократилась. Вскоре меня выписали, я принимала таблетки, потому что у меня появилось грудное молоко. Чувствовала себя ужасно, ничего не могла делать, вдобавок узнала, что свекровь во всем обвиняла меня, считая, что я «испорченная», и уговаривала сына развестись со мной.
К чести Жени, он во всем меня поддерживал, говорил, что у нас еще будут дети, а если даже и нет, то есть Катя. Казалось бы, в моей ситуации мне надо было бояться новой беременности, я же настолько этого хотела, что буквально терроризировала врачей бесконечными вопросами, когда наконец можно. Забеременела я через год и попортила медикам немало нервов, буквально заставляя их держать все под строжайшим контролем. Ожидая результатов генетического анализа, не спала и не ела. Никакой патологии обнаружено не было, но я все равно очень волновалась.
Рожала сама и родила за три часа — мальчика, три с половиной килограмма. Впервые взяв его на руки, сильно плакала: и от радости, что этот малыш жив и здоров, и от горя, потому что потеряла того несчастного малютку. Хочу сказать, что я не стала забирать результаты его вскрытия — в этом месте в документах пустое место. Я боялась не того, что будет там написано, а врачебной ошибки. Мы счастливы, я, Женя, Катя и Максим; муж никогда не напоминает мне о том, что было, но я знаю, что в человеческой душе есть раны, после которых остаются рубцы, от которых невозможно избавиться. Память разума милосердна, но у сердца она все равно своя, непостижимая и глубокая.