что стало с мартыновым убившим лермонтова
Дуэлянт. Преступление и покаяние
О нем не написано многотомных мемуаров, он не стал героем своего времени. Наоборот – стал изгоем с того самого момента, когда, поддавшись искушению, направил дуло пистолета в сторону Лермонтова.
Н.С. Мартынов. Акварель Томаса Райта
. Этот звонкий от веселого стрекота подмосковных кузнечиков и щедро пропитанный солнцем день – 15 июля, по народному календарю «макушка лета» – для Николая Мартынова всегда начинался одинаково. С утра пораньше он спешил в церковь Знамения Божьей Матери, находящуюся в его родовом имении Иевлево-Знаменское, и заказывал панихиду по убиенному рабу Божьему Михаилу. Так продолжалось 35 лет подряд, до самой смерти.
Его старший сын – Сергей Николаевич Мартынов – вспоминал, что «отец при жизни всегда находился под гнетом угрызений совести своей, терзавшей его воспоминаниями». Когда в ноябре 1869-го издатель «Русской старины» М. И. Семевский попросил Мартынова откровенно изложить на бумаге обстоятельства дуэли, того прошиб холодный пот: «Нет, нет, ни за что!» И все лишь потому, говорит, что «считает себя не вправе вымолвить хоть единое слово в осуждение Лермонтова и набросить малейшую тень на его память».
Однако уже через пару лет, в такой же, до духоты погожий, день 15 июля, вернувшись из церкви, Николай Мартынов вдруг взялся за перо. На чистом листе он размашисто начертал заголовок: «Моя исповедь». Дальше дело продвигалось с трудом: «Сегодня минуло ровно 30 лет, когда я стрелялся с Лермонтовым. Я чувствую желание высказаться, потребность облегчить свою совесть откровенным признанием. по поводу этого несчастного события». Он писал и перечеркивал, чувствуя, что не может сформулировать то, что действительно хотел бы сказать, комкал бумагу и начинал снова. В общем, «Исповедь» так и не состоялась. А еще через год, 15 июля, «отслужив панихиду по своем погибшем противнике», Мартынов, прогуливаясь с сыном по парку, вдруг разоткровенничался и в подробностях рассказал историю того злосчастного поединка, которую Сергей сразу же по возвращении домой по памяти записал.
Маёшка и свирепый человек
Какой-то непостижимый рок накрепко связал Лермонтова и Мартынова едва ли не с детства
Какой-то непостижимый рок накрепко связал Лермонтова и Мартынова едва ли не с детства. Родились оба в октябре; правда, Михаил – в Москве в 1814-м, а Николай – в Нижнем Новгороде в 1815-м году. Дом его отца, статского советника Соломона Мартынова, считался одним из самых богатых в городе. Когда Мартынов-старший с семьей – женой и 8 детьми – решил переехать в Москву, он сделал на прощание широкий жест, передав свой особняк под городскую больницу. В Нижнем к Мартыновым относились с уважением, и не только за заслуги мецената Соломона Михайловича. Его родная сестра Дарья Михайловна, по мужу – Новикова, овдовев, приняла монашеский постриг с именем Дорофея и почти 20 лет была игуменьей местного Крестовоздвиженского монастыря. Рассказывают, что при жизни отца Серафима некоторые крестовоздвиженские монахини ездили поклониться ему в Саровскую обитель, и об игуменье Дорофее старец отзывался особо: «Я люблю вашу матушку и уважаю; она прекрасная, богоугодная подвижница и святой жизни». Его спрашивали: «Разве вы, батюшка, знаете ее?» – «Не видал, но знаю ее духом».
Игуменья Дорофея Мартынова Игуменьи Дорофеи не стало, когда ее племянник Николай был еще безмятежным белокурым отроком. Детство его прошло в подмосковной усадьбе Иевлево-Знаменское, которая находилась по соседству с имением Столыпиных – Середниково, где юный Лермонтов отдыхал три лета подряд. Вероятно, именно в те годы произошло их первое знакомство.
В 18 лет Лермонтов стал курсантом Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров, куда спустя год поступил и Николай Мартынов. Все время учебы они были постоянными партнерами по фехтованию.
Как вспоминал Николай Мартынов, поэт в то время походил на «великовозрастного барчука» и «ни дня он не прожил самостоятельно, все контролировала бабушка». Вслед за внуком она переехала из Москвы в Петербург и сняла квартиру в двух шагах от Школы. Каждый раз, когда Лермонтов собирался выйти из дома, она крестила его и читала молитву. Он, бывало, спешит на ученье или парад, опаздывает, а бабушка не отпускает его без благословения. По ее поручению Аким Шан-Гирей, троюродный брат Лермонтова, ежедневно приносил ему паштеты и конфеты, которых не было в казенном рационе Школы. Шан-Гирей вспоминал, что познакомился со многими товарищами Лермонтова, «между которыми были два брата Мартыновы, из коих меньшой (Николай – О.Л.) красивый и статный молодой человек». Этого «красивого и статного» за его едва ли не маниакальную страсть испытывать себя однокашники прозвали «свирепым человеком». А. Ф. Тиран объяснял так: «Бывало, явится кто из отпуска поздно ночью, приговаривая: ‟Ух, как холодно!” – ‟Очень холодно?” – спрашивает Мартынов. – ‟Ужасно”. И тогда Мартынов в одной рубашке идет на плац, потом, конечно, болен. Или говорят: ‟А здоров такой-то! Какая у него грудь славная”. – ‟Разве у меня не хороша?” – выскакивает вперед Мартынов. – ‟Все ж не так”, – говорят ему. – ‟Да ты попробуй, ты ударь меня по груди”. – Его и хватят так, что опять болен на целый месяц». Вот такой он был «свирепый», все хотел продемонстрировать, что не хуже других.
Лермонтова прозвали Маёшкой – М-r Mayeux, – что значит горбун-уродец, один из героев старого французского романа, похождения которого отображены в серии карикатур. Говоря понятным современному читателю языком – герой комиксов. Впоследствии под именем Маёшки Лермонтов описал себя в поэме «Монго».
Недосчитались Мартынова. Его обнаружили у постели Лермонтова: нарушив дисциплину, «свирепый человек» прибежал навестить товарища
Воспитанники Школы каждую среду выпускали рукописный журнал «Школьная Заря». Самое деятельное участие в нем принимали Маёшка, рисовавший карикатуры и писавший стихи, и «свирепый человек», отвечавший за прозу. Уже тогда Мартынов, отдавая должное таланту Лермонтова, говорил: «Если б он не был великим писателем, то легко мог бы сделаться первоклассным живописцем». Творчество сблизило их настолько, что, как известно из письма Е. Г. Быховец, Лермонтов рекомендовал ей Мартынова «как товарища и друга».
Однажды Лермонтов, упав с лошади, сломал ногу и оказался в госпитале. На следующий день после этого несчастного случая начальство, проверяя посты юнкеров, недосчиталось Мартынова. Его обнаружили у постели Лермонтова: нарушив дисциплину, «свирепый человек» прибежал навестить товарища, которого считал «добрым от природы», даже невзирая на то, что «все хорошие движения сердца… он старается так же тщательно в себе заглушать и скрывать, как другие скрывают свои гнусные пороки».
Гений и злодейство
Михаил Юрьевич Лермонтов О характере Михаила Юрьевича Лермонтова в ту пору многие отзывались нелестно. «Лермонтов был дурной человек: никогда ни про кого не отзовется хорошо. Не знаю, был ли он зол или просто забавлялся, как гибнут в омуте его сплетен, но он был умен, и, бывало, ночью, когда остановится у меня, говорит, говорит – свечку зажгу, не черт ли возле меня?» – вспоминал А.Ф. Тиран. «Лермонтов был ужасно самолюбив и до крайности бесился, когда его не приглашали на придворные балы. », – вспоминал Д.В. Стасов. Поэт А.Е. Баратынский резюмировал: «. человек, без сомнения, с большим талантом, но мне морально не понравился. Что-то нерадушное, московское». Но гению прощается все. Разве не так?
Мартынов вспоминал: «. Расскажу один случай, который происходил у меня на глазах, в нашей камере (комнате – О.Л.), с двумя вновь поступившими юнкерами в кавалергарды. Это были Эммануил Нарышкин (сын известной красавицы Марьи Антоновны) и Уваров. Оба были воспитаны за границей; Нарышкин по-русски почти вовсе не умел говорить, Уваров тоже весьма плохо изъяснялся. Нарышкина Лермонтов прозвал «французом» и не давал ему житья; Уварову также была дана какая-то особенная кличка, которой не припомню. Как наступало время ложиться спать, Лермонтов собирал товарищей в своей камере; один на другого садились верхом; сидящий кавалерист покрывал и себя, и лошадь своею простыней, а в руке каждый всадник держал по стакану воды. Лермонтов называл это «Нумидийским эскадроном». Выждав, когда обреченные жертвы заснут, по данному сигналу эскадрон трогался с места в глубокой тишине, окружал постель несчастного, и, внезапно сорвав с него одеяло, каждый выливал на него свой стакан воды. Вслед за этим действием кавалерия трогалась с правой ноги в галоп обратно в свою камеру. Можно себе представить испуг и неприятное положение страдальца, вымоченного с головы до ног и не имеющего под рукой белья для перемены».
Наталья Соломоновна Мартынова, сестра Мартынов тогда оправдывал Лермонтова: «…Но зато сколько юмора, сколько остроумия было у него в разговоре, сколько сарказма в его язвительных насмешках». Знал бы он, что спустя всего несколько лет это остроумие его самого доведет до крайности.
После Школы пути Лермонтова и Мартынова разошлись: Михаил отправился корнетом в гусарский полк, расквартированный в Царском Селе, а Николай – в кавалергарды. Но, бывая в Москве, Михаил Юрьевич обязательно навещал семейство Мартыновых. По свидетельству современников, влюбленный в сестру Николая – юную Натали, – он посвятил ей стихотворение «Коли поспорить нам придется». Но поэт был ветреником – влюблялся, расставался, – и мать семейства Мартыновых относилась к нему настороженно. В одном из писем она сообщала Николаю: «Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю, у него слишком злой язык, и, хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом случае он не пощадит и их. Слава Богу, он скоро уезжает, для меня его посещения неприятны».
«За стеной Кавказа»
Михаил Павлович Глебов Через несколько лет Лермонтов снова оказался на Кавказе, и снова в ссылке. На сей раз за дуэль. В феврале 1840-го в Петербурге на балу у графини Лаваль он поссорился с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. Тот, говорят, оскорбился эпиграммой, которая, как позже выяснилось, посвящалась другому человеку. Дуэль назначили на Чёрной речке, недалеко от того места, где Пушкин стрелялся с Дантесом. Но в этот раз ангел-хранитель уберег русского поэта от французской пули. После того как Барант промахнулся, а Лермонтов сознательно выстрелил в сторону, они помирились и разъехались. Но о поединке узнало начальство. Лермонтова арестовали и за «недонесение о дуэли» сослали на Кавказ. Узнав об этом, русский философ-богослов А.С. Хомяков пророчески заметил в письме поэту Н.М. Языкову: «Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом».
В то время Николай Мартынов, получивший уже звание майора, мечтал о генеральских погонах. Но в феврале 1841-го, уличенный в карточном шулерстве, вынужденно подал в отставку «по семейным обстоятельствам». В апреле он приехал в Пятигорск «для пользования водами» и поселился в надворном флигеле генерала Верзилина, где уже квартировали друзья Лермонтова – М. П. Глебов и герой войны 1812 года генерал Н.П. Раевский. По воспоминаниям Раевского, Мартынов вызывающе-щегольски одевался, брил по-черкесски голову и носил за поясом длинный кинжал. Лермонтов, приехавший в Пятигорск позже Мартынова, счел вид своего давнего приятеля комичным и принялся подшучивать над ним: то карикатуру нарисует неприличную, то эпиграмму сочинит, вроде: «Скинь бешмет свой, друг Мартыш» и «Он прав! Наш друг Мартыш не Соломон».
Мартынов в черкеске Мартынов в долгу не оставался, отвечал Лермонтову эпиграммами собственного сочинения. Но куда там! О его поэтических опытах современники отзывались нелестно, открыто называли «графоманом» и «бездарным рифмоплетом». Мартынова действительно нечасто посещала муза. Главное его сочинение – поэма «Герзель-аул» – документально точное описание июньского похода в Чечню. Поскольку лермонтовский «Валерик» создан на материале той же военной кампании, Мартынова обвинили в плагиате. Правда, шли эти обвинения не от Лермонтова. Так, или иначе, Кавказ явно вдохновлял обоих. «Время проводили мы весело: пикники в Шотландке (Шотландская колония недалеко от Пятигорска – О.Л.), балы, рауты, кавалькады, охоты сменялись ежедневно, – рассказывал Николай Мартынов. – Из барышень особенно привлекали на себя внимание наши девицы Верзилины, дочери Пятигорского коменданта, генерала Верзилина. Между ними особенно отличалась своею красотой и остроумием Эмилия Александровна, которая несколько увлеклась мною, но за которою ухаживали все, в том числе и Лермонтов».
Тайна
За год до роковой дуэли Лермонтов будто играл со смертью, подмигивая ей, костлявой
«Мальчишки, мальчишки, что вы наделали. »
Всю оставшуюся жизнь Мартынов считал, что если б поэт извинился перед ним или «попросту протянул руку», до поединка бы не дошло. Слишком поздно он узнал, что Лермонтов говорил своему секунданту Васильчикову: «Я сознаю себя настолько виноватым перед Мартыновым, что чувствую, рука моя на него не поднимется». Н.П. Раевский вспоминал, что, собираясь на дуэль, Лермонтов несколько раз повторил, что «целить не будет, на воздух выстрелит, как и с Барантом».
Мартынов позже признался, что не хотел убивать и даже не целился
Вечером, когда привезли тело Лермонтова, секунданты, следом за Мартыновым, пришли сдаваться коменданту. Увидев их, старик Ильяшенко схватился за голову: «Мальчишки, мальчишки, что вы наделали, кого вы убили», – и заплакал. Лермонтову в ту пору было 26 лет, Глебову – 23 года, Васильчикову – 24, Мартынову – 25 лет.
Мартынова сразу арестовали и отвели в маленькую камеру пятигорской тюрьмы, где уже томились двое арестантов, один из которых все время читал Псалтирь, а другой – страшно ругался.
Погиб поэт.
Дуэль – неслыханная вещь для провинциального тихого Пятигорска. Все были потрясены и из любопытства ходили смотреть на убитого поэта. Возле гроба переговаривались шепотом, будто боялись громкими словами разбудить его. «На бульваре и музыка два дня не играла», – вспоминала Эмилия Шан-Гирей.
Через несколько месяцев бабушка поэта добилась от Императора Николая 1 разрешения перезахоронить тело внука в Тарханах. В свинцовом и засмоленном гробу Лермонтова привезли в родовую усадьбу. На пасхальной неделе гроб на двое суток установили для прощания в церкви Михаила Архистратига, а 23 апреля Лермонтова похоронили в фамильной часовне-усыпальнице, рядом с могилами деда и матери.
Киевский пленник
По приговору военного суда Николая Мартынова отправили в Киев: три месяца он провел на крепостной гауптвахте, а потом Киевская духовная консистория определила ему 15 лет церковного покаяния.
Мартынов поселился в одном из флигелей лавры. Ежедневно он делал определенное количество земных поклонов и читал молитвы. В остальное время гулял по парку. Казалось, весь гнев, накопившийся в светском обществе по отношению к Дантесу, перенесся теперь на Мартынова. Прохожие без стеснения показывали на него пальцем: «Убийца!», а один студент, говорят, подошел и плюнул в лицо. Горожане, ставшие свидетелями этой сцены, аплодировали. Мартынов молча стерпел. «Как поэт Лермонтов возвышался до гениальности, но как человек он был мелочен и несносен. Эти недостатки и признак безрассудного упорства в них были причиною смерти гениального поэта от выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердечного, которого Лермонтов довел своими насмешками и даже клеветами почти до сумасшествия. Мартынов, которого я хорошо знал, до конца своей жизни мучился и страдал оттого, что был виновником смерти Лермонтова», – считал журналист и издатель И. А. Арсеньев.
Однажды, после обедни в церкви Киево-Печерской лавры, митрополит Филарет вышел с крестом, к которому все стали прикладываться. Мартынов, перед тем разговаривавший с дамами, подошел за ними к кресту и, наскоро проделав подобие крестного знамения, хотел, в свою очередь, поцеловать его. «Не так», – громко заметил ему митрополит. Мартынов сконфузился, правильно, но наспех перекрестился и снова наклонился к кресту. «Не так! – снова сказал митрополит и прибавил: – Спаситель заповедал нам креститься таким образом: Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». При этом митрополит истово осенил себя крестным знамением. Мартынов, подражая ему, так же истово прочел молитву и перекрестился. Митрополит, глубоко вздохнув, сказал: «Так» – и разрешил поцеловать крест. «Об этом случае долго шумел в то время весь город», – вспоминал А. Маркевич.
Когда Мартынов познакомился с дочерью предводителя киевского дворянства Софьей Проскур-Сущанской, она была замужем. Роман с отставным майором, изгоем светского общества, в пух и в прах разнес ее семейное гнездышко. Но, получив развод, Софья не могла тут же отправиться под венец с Мартыновым, поскольку у него не закончилось еще покаяние. Чтобы избавить возлюбленную от двусмысленного положения, Николай обратился в Синод с просьбой сократить срок епитимии. И срок был сокращен до 7 лет. А в 1846-м году митрополит Киевский Филарет разрешил Мартынову приобщиться Святых Тайн и постановил «освободить, как принесшего достойные плоды покаяния, от дальнейшей публичной епитимьи, с предоставлением собственной его совести приносить и за сим чистосердечное пред Богом раскаяние в учиненном им преступлении».
Стерли с лица
Николай Соломонович Мартынов Обвенчавшись, супруги переехали в московский дом Мартыновых в Леонтьевском переулке, № 13. Мраморные ступеньки тех лестниц еще помнили звук шагов Лермонтова. Кстати, до сего дня мартыновский дом не дожил – в 2003-м его исключили из списка «вновь выявленных объектов культурного наследия» и стерли с лица Москвы, возведя на его месте элитную многоэтажку с подземной парковкой.
Семья Мартыновых постепенно разрослась: Софья родила 11 детей. Почтенный отец семейства Николай Соломонович, завсегдатай московских клубов, одно время увлекся спиритизмом и пытался вызвать дух Лермонтова, чтобы извиниться. Но тот не пришел. Говорят, что однажды Мартынов побывал на могиле поэта в Тарханах. Инкогнито, разумеется. Писатель и адвокат К. А. Бороздин, знавший Мартынова в то время, вспоминал: «Он набожен и не перестает молиться о душе погибшего от руки его поэта».
Из Москвы Мартыновы переселились в свое родовое имение Иевлево-Знаменское. Местные жители называли его по фамилии хозяев – Мартыново. Церковь Знамения Божьей Матери, стоявшая в усадьбе, славилась в округе необыкновенной красотой. В 1830-м году Соломон Мартынов, отец Николая, перестроил ее в стиле ампир, а рядом возвел трапезную и двухъярусную колокольню.
Николай Соломонович Мартынов умер в 60 лет. Он завещал похоронить себя в Знаменском, но не в фамильном склепе, а в отдельной могиле, и не ставить на ней надгробие, и вообще не делать никаких надписей, чтобы память о нем исчезла. Но, вопреки воле покойного, родные похоронили его в фамильном склепе.
После революционного переворота 1917 года в усадьбе сначала находился Дом отдыха, а затем – колония беспризорников. Узнав, что в склепе похоронен Николай Мартынов, убивший на дуэли Лермонтова, колонисты разорили склеп и останки Мартыновых утопили в ближайшем пруду. Так окончательно исчезли с лица земли останки, которые напоминали бы о «незначительном человеке, довольно беззлобном и довольно бесталанном, который имел несчастье лишить Россию ее поэта, лучшего после Пушкина».
Незавидная судьба убийцы Лермонтова
180 лет назад, 15 (27 по новому стилю) июля 1841 года в Пятигорске, на горе Машук, на дуэли был убит светоч русской поэзии 27-летний Михаил Юрьевич Лермонтов.
Николай Соломонович Мартынов происходил из старинного дворянского рода, первые документально известные представители которого служили у царя Ивана Грозного в Опричнине. Коля Мартынов был младше Миши Лермонтова почти на два года. Молодые люди познакомились в юнкерской школе, где часто были партнёрами по фехтованию.
Мартынов избрал себе карьеру гвардейского офицера, но служба на паркетах и плац-парадах Петербурга его не прельщала. Он рвался в бой, стремился к подвигам, поэтому добровольцем отправился на Кавказскую войну. К моменту ссоры с Лермонтовым он был уже майором в отставке.
Мартынов считал себя поэтом. Он часто описывал в стихах военные операции, в которых участвовал. Есть версия, что молодые люди поссорились на почве поэзии. Лермонтов постоянно высмеивал творчество Мартынова, находя его примитивным стихоплётством. Однако более вероятным мотивом ссоры послужило заступничество за честь дамы или же соперничество за свой имидж в её глазах.
Сестра Мартынова – любовь Лермонтова?
Когда в 1837 году Лермонтова в первый раз сослали на Кавказ, то Мартынов последовал за ним. Сёстры Мартынова, жившие в Пятигорске, радушно приняли Михаила Юрьевича. С одной из них – Натальей – у Лермонтова, похоже, закрутился роман не на шутку.
Когда Лермонтов возвращался из своей первой кавказской ссылки, Наталья Мартынова попросила его передать брату запечатанный пакет. Лермонтов не знал об его содержании, но побоялся, что оно может как-то скомпрометировать его. Он вскрыл его. В пакете находились дневник Натальи и триста рублей денег. Лермонтов прочёл дневник и уничтожил его. Николаю Мартынову он передал деньги, заявив, будто в дороге его ограбили и отняли пакет, а триста рублей он отдаёт Мартынову из своих собственных средств. Мартынов, разумеется, отказался их принять.
В 1841 году Лермонтова снова сослали на Кавказ, и опять Мартынов составил другу компанию. Однако Михаил Юрьевич сильно нервничал, что правда вскроется. Похоже, что, задирая Мартынова, он сознательно старался уничтожить прежнюю дружбу. Когда Мартынов встретился с сестрой, то узнал, очевидно, о содержании её дневника, а также догадался, что Лермонтов прочитал его и уничтожил; вдобавок, что Лермонтов обманул насчёт денег.
Очевидно, это событие послужило главной причиной размолвки. Поводом же стал инцидент в доме Верзилиных 13 июля 1841 года в Пятигорске. В тот момент, когда Мартынов разговаривал с дочерью хозяйки дома Надеждой, только что закончившей играть на фортепьяно, Лермонтов отпустил по-французски громкую шутку насчёт пристрастия Мартынова к кавказским нарядам. Мартынов побледнел и процедил поэту сквозь зубы тоже по-французски: «Я вас в последний раз предупреждаю, чтобы вы не смели шутить со мной при дамах». Когда вечеринка закончилась, между Мартыновым и Лермонтовым произошло объяснение, закончившееся вызовом поэту на дуэль. Что они друг другу говорили перед этим – Бог весть. Возможно, Мартынов припомнил Лермонтову обман насчёт ограбления и намекнул на его отношения с сестрой Мартынова.
Мартынов, вероятно, был настроен отомстить. Лермонтов не воспринимал его всерьёз. Он считал Мартынова плохим стрелком, забывая, что тот стал боевым офицером раньше Лермонтова. В некоторых литературных бездоказательно утверждается, что Лермонтов был подстрелен спрятавшимся в кустах стрелком.
За дуэль Мартынов был всего лишь посажен на три месяца на гауптвахту, после чего уволен в отставку с обязательством в течение трёх лет регулярно каяться священнику в убийстве. Когда срок символического наказания миновал, Мартынов попытался спокойно продолжить жизнь помещика.
Однако с течением времени всё сильнее стала сказываться на Мартынове каинова печать за убийство. Он, светский красавец и блестящий офицер, вдобавок поэт (хоть и посредственный, но в самый раз для салонов и вечеринок), в молодости легко покорявший сердца дам, так и не женился до конца своих дней, и детей у него не было.
Мартынов умер в своём подмосковном имении Иевлево в возрасте 60 лет и был похоронен в семейном склепе при Знаменской церкви. Когда после революции в Иевлеве разместилась колония для беспризорных, то её обитатели сожгли церковь, разграбили склеп Мартыновых, а останки Николая утопили в ближайшем пруду. Иногда пишут, что они сделали это якобы в «порыве мести за Лермонтова». Но скорее всего, то был обычный в 1920-е годы акт антицерковного вандализма. Как бы там ни было, убийца Лермонтова не нашёл покоя ни в жизни, ни после смерти.
Поэт он был, конечно, великий. Но пулю свою получил по делу
Он, конечно, был великим поэтом, с этим не поспоришь. Но это совсем не значит, что при этом был хорошим человеком. Избалованный барчук – вот самая простая характеристика, которую ему можно дать. Бабушка постаралась, воспитывая своего любимого внучка.
Один из друзей-знакомых нашего героя рассказывал о нем так:
«В Лермонтове было два человека: один — добродушный, для небольшого кружка ближайших друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение; другой — заносчивый и задорный, для всех прочих знакомых».
Да, речь идет об одном из тех, кто «наше все»: Михаиле Юрьевиче Лермонтове – отличном поэте и не самом приятном человеке. 15 (27) июля 1841 года в 26 лет он был застрелен на дуэли Николаем Мартыновым.
Как говорят, император Николай Павлович, узнав о гибели поэта, сказал: «Собаке – собачья смерть». Потом, после того, как его пристыдила императрица, вышел к людям и сказал:
— Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит.
Надо сказать Николай, как это у него часто бывало, был очень точен. Заменить Пушкина как поэт Лермонтов может быть и мог, но вот сочувствовать ему как человеку…
Из-за чего случилась та дуэль?
Из-за злого языка Лермонтова. Он буквально затерроризировал Мартынова своими насмешками. А ведь тогда к словам относились далеко не так спокойно, как сейчас. У Мартынова видно долго копилось, но, в конце концов, после очередной насмешки, которая из-за стечения обстоятельств прозвучала так, что ее услышали все, прорвалось.
Надо отметить и то, что по имеющимся у нас свидетельствам формально все получилось так, что вызов на дуэль сделал Лермонтов. Мартынов в тот же день настойчиво попросил его прекратить отпускать шуточки в его адрес. На что узнал от заносчивого барчука, что он будет шутить над кем хочет и когда хочет, а от дуэлей никогда не отказывался и готов дать Мартынову удовлетворение, если тот считает себя оскорбленным. После этого заведенному Мартынову не оставалось ничего другого как присылать секунданта.
А дальше наложилось одно на другое. Секунданты предложили максимально опасные правила проведения дуэли, в надежде, что дуэлянты откажутся стреляться. Не отказались. Лермонтов – потому что ему было плевать на переживания какого-то там Мартынова из-за его насмешек. Он им не придавал внимания. Мартынов – потому что Лермонтов его доконал.
Стрелялись с 10 шагов из дальнобойных крупнокалиберных пистолетов Кухенройтера с кремнево-ударными запалами и нарезным стволом. То есть шансы влепить пулю точно в цель с такого небольшого расстояния были очень неплохими, даже если ты не очень хороший стрелок. А Мартынов как раз и был не очень хорошим стрелком.
Мартынов выстрелил точно в него и попал так, что свалил языкастого оппонента наповал. Видно оппонент его достал настолько, что лучше был неизбежный суд, чем терпеть дальнейшие насмешки, которые Лермонтов, почти наверняка возобновил бы с удвоенной силой. Поэтому все закончилось так, как закончилось.
Наглядное резюме этой истории подвел Николай Павлович своим приговором Мартынову. Военно-полевой суд первоначально приговорил его к разжалованию и лишению всех прав состояния. Но Николай заменил его на трехмесячный арест на гаупвахте и церковное покаяние с отбыванием епитимьи в Киеве. То есть, дуэль, можно сказать, была признана справедливой.
Того же Дантеса за дуэль с Пушкиным разжаловали в рядовые и выслали из России, отобрав офицерский патент.
Из воспоминаний декабриста Николая Ивановича Лорера:
— Я встречал Мартынова в Париже. Мы тогда молодые, окружили его, стали дразнить, обвинять: «Вы убили солнце русской поэзии! Вам не стыдно?»
Если пройтись по биографиям великих людей, то оказывается, что больше половины из них были, как минимум, мудаками по жизни. Возможно, это один из аспектов гениальности.
Фактический факт! Михаил Юрьевич, который не «наше всё», «наше всё» это Пушкин, был сукиным сыном и много себе позволяющим дураком.
@ParSulTang, зачем тег «Без рейтинга» поставили?
произошел троллинг, сыч не выдержал и ёбнул ероху (судя по тексту).
ну а если без шуток, то не советую воспринимать данный текст за чистую монету. у Лермонтова, судя по прочитанному мной когда-то, был крайне трудный характер, но уж инфантильным и эгоистичным моральным уродом, страдающим нарциссизмом и манией величия он не был.
(опять же, никого не призываю к анализу и критике выше написанного, ибо сколько людей – столько и мнений, а полагаться на любого рода источники, будучи не являясь свидетелем событий не всегда уместно и правильно, ведь свидетелем каких-либо событий в виду различных причин быть не всегда возможно, а первоначальную информацию можно исказить; в данном случае мы не можем телепортироваться в прошлое и воочию пронаблюдать за жизненным циклом М.Ю. Лермонтова).
В то время не было интернета, за свои слова приходилось отвечать, у дворян честь была выше жизни, алкоголь и женщин никто не отменял, вот и валили друг друга, Лермонтов сказал, Мартынов обиделся.
чёт про мару багдасарян ни чё не слыхать. может стихи пишет.
О ты, вонючий храм неведомой богини!
К тебе мой глас. к тебе взываю из пустыни,
Где шумная толпа теснится столько дней
И где так мало я нашел еще людей.
Прими мой фимиам летучий и свободный,
Незрелый слабый цвет поэзии народной.
Ты покровитель наш, в святых стенах твоих
Я не боюсь врагов завистливых и злых,
Под сению твоей не причинит нам страха
Ни взор Михайлова, ни голос Шлиппенбаха
Едва от трапезы восстанут юнкера,
Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!
Народ заботливо толпится за дверями.
Вот искры от кремня посыпались звездами,
Из рукава чубук уж выполз, как змея,
Гостеприимная отдушина твоя
Открылась бережно, огонь табак объемлет.
Приемная труба заветный дым приемлет.
Когда ж Ласковского приходит грозный глаз,
От поисков его ты вновь скрываешь нас,
И жопа белая красавца молодого
Является в тебе отважно без покрова.
Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон уж совершил дозор обычный свой,
Давно у фортепьян не раздается Феня.
Последняя свеча на койке Беловеня
Угасла, и луна кидает бледный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей желанной сени,
Вошли. и в тишине раздался поцалуй,
Хватают за него нескромною рукою,
Прижав уста к устам, и слышно: «Будь со мною,
Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,
Я таю, я горю. » И пламенных речей
Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,
Один из них открыл атласный зад и ляжки,
Над пухлой жопою надулся и дрожит.
Уж сближились они. еще лишь миг единый.
Но занавес пора задернуть над картиной,
Пора, чтоб похвалу неумолимый рок
Не обратил бы мне в язвительный упрек.
Пушкин так-то больше 20 дуэлей прошел, прежде чем быть убитым. Вроде даже Дантес сначала отказывался от вызова, так как не хотел ее, но Пушкин больно круто по нему прошелся и не оставил выбора.
С одной стороны у него был скверный характер. С другой стороны его можно понять, потому как светская культура на деле ничего кроме гордячества, подхалимажа, лизоблюдства и просто вранья всем и во всём в том числе в попытках возвысить свои ничтожные личности. Я с ним абсолютно согласен, что этот лядский цирк спокойно наблюдать тошно, и подгадить подгадить им, чтобы они в конце концов выглядели теми, кто они есть на самом деле совсем не грех. И очень даже понятно, почему его не любили.
Хотя баловень он был ещё тот, отрицать глупо.
Автор, ты ведёшь себя как невежественная скотина.
То, что ты прочитал где-то на правимире статейку об окаянном Лермонтове, не делает тебя его экспертом.
Ты переворачиваешь все с ног на голову.
И в этом тезисе ты начисто опускаешь тот простой факт, что Лермонтов питал отвращение к бомонду такое же, как любой современный, адекватный человек питает отвращение к шабашу на первом в Новый год.
То бишь из человека, который высмеивал и поносил зажравшийся бомонд, ты делаешь «нахала и невежду», коим безусловно Лермонтов и был. по мнению того самого зажравшегося бомонда.
Все остальные твои копипастные помои (в частности о дуэлях и прочем) можно разобрать в том же ключе.
Про то, что «убили ну и ладно» мне даже нечего ответить. Это как «изнасиловали ну и ладно. Юбку носила короткую»
Таких как ты от общества надо ограждать.
Я надеюсь, что найдётся тот, кто уделит больше внимания и сделает более подробный разбор этого мракобесия.
Ну, как Лермонтов на самом деле к ситуации относился мы уже не узнаем, это исключительно узколобое мнение автора этого текстика. От выстрела он отказался заранее.
Рассуждать по типу «он о людях бяки говорил, как хорошо, что его застрелили», прочитав первую попавшуюся инфу с гугла, минимум как-то странно и глупо. Было совершено убийство. И про Мартынова бы сейчас никто бы и не вспомнил, не застрели он Лермонтова.
Даже у Иисуса были враги, чего уж там говорить о Лермонтове. И мудаком его считали те, кого он сам считал мудаками. И про царя он был явно не лучшего мнения чем царь о нем.
А все потому, что нельзя вкладывать все очки развития в красноречие. Нужно было подумать о ловкости и навыке стрельбы