что сталин назвал правым уклоном в партии
«ПРАВЫЙ УКЛОН»
«Правый уклон» – традиционное для советской историографии определение оппозиционной к экономической политике И. В. Сталина тенденции в ВКП(б), проводившейся Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, М. П. Томским и их сторонниками в 1928–1929 годах.
Кризис хлебозаготовок
Вопреки ожиданиям советского руководства, нэп не стал той оптимальной формой «соединения частного торгового интереса, проверки и контроля его государством», на которую рассчитывал Ленин. В конце 1927 года власти СССР столкнулись с очередным кризисом нэпа. В том, что модель нэпа не позволяет обеспечить устойчивое экономическое развитие страны и реализовать задачи индустриализации, Сталина и его соратников окончательно убедила очередная неудача хлебозаготовок. Не имея возможности обменять излишки хлеба на качественные промтовары, которых просто не было в наличии, крестьяне отказывались отдавать хлеб добровольно. Дефицит хлебозаготовок составил около 100 миллионов пудов.
Для получения хлеба Сталин решил взять на вооружение испытанный метод продразвёрстки. 6 января 1928 года от имени Политбюро ВКП(б) сталинский секретариат направил парторганизациям на местах «чрезвычайные директивы» об изымании хлеба у крестьян. Специальные заградительные отряды должны были блокировать хлебозаготовительные районы и отбирать хлеб. Попытки реализовать его рыночным путём стали подводиться под статью 107 Уголовного кодекса о «спекуляции» хлебом. Бедняки, как и в пору «военного коммунизма», получили привилегию в виде 25% конфискованного хлеба. Это вернуло им статус опоры большевиков в борьбе с остальными крестьянами.
В тогдашнем партийном руководстве все течения – и «правые», и «левые», и колебавшееся между ними «болото» – понимали, что нэпу необходима корректировка, а потому 14 января Политбюро поддержало замысел Сталина единогласно. Придерживавшиеся «правых» взглядов Н. И. Бухарин, А. И. Рыков и М. П. Томский дали понять, что расценивают «чрезвычайные» меры исключительно как временную необходимость, но тоже проголосовали «за». Руководить проведением операции на местах были направлены ближайшие соратники Сталина, в том числе и некоторые члены Политбюро: А. И. Микоян, Л. М. Каганович, А. А. Жданов, Н. Шверник, А. А. Андреев. Сам Сталин отправился в командировку в Сибирь, где хлебозаготовки шли плохо. На встречах с местными партийными руководителями он говорил о необходимости жёстко наказывать тех, кто саботирует хлебозаготовки.
Начало партийной борьбы
Не в пользу Сталина был и расклад сил в ЦК ВКП(б). Объединённый пленум ЦК и ЦКК в апреле 1928 года показал, что большинство членов ЦК не готовы поддержать жёсткую позицию генсека. Пленум принял компромиссные резолюции – в них, с одной стороны, подчёркивалось, что чрезвычайные меры «обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с другой – осуждались «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов».
25 апреля секретариат ЦК издал директиву об усилении кампании хлебозаготовок. Власти взяли курс на борьбу с кулаками. 16 мая было принято обращение ЦК «За социалистическое переустройство деревни», допускавшее раскулачивание – ликвидацию зажиточных крестьянских хозяйств, раздачу имущества беднякам и выселение кулаков. Это повлекло за собой новую полемику в высшем руководстве страны. Борьба в Политбюро двух фракций – сталинской и бухаринской – носила тайный характер. Сталину был подконтролен секретариат ЦК, «правым» – Бухарину и его соратникам – хозяйственные и профсоюзные структуры. Но развернуть пропаганду своих взглядов «правым» мешала партийная этика: население не должно было знать о разногласиях в партии, и официальная печать могла отстаивать только единую общепартийную точку зрения. Долгое время Сталин и вовсе предпочитал обсуждать разногласия с Бухариным один на один, не вынося их на суд других партийных лидеров. В публичных выступлениях он критиковал «людей, которые усматривают выход из положения в возврате к кулацкому хозяйству», но конкретных фамилий не упоминал. Первым «правым», которого назвали по имени, стал М. И. Фрумкин, заместитель министра финансов. 15 июня он разослал членам ЦК письмо с критикой «чрезвычайных мер» и предложением ограничить борьбу с кулаками только экономическими мерами. Этот поступок Фрумкина возмутил Сталина, и замминистра был обвинён в приверженности буржуазно-либеральной идеологии, в намерении обеспечить беспрепятственное развитие кулака. Позднее, на ноябрьском пленуме ЦК, Фрумкин пытался доказать, что его слова были искажены, и он выступал против раскулачивания, а не против ограничения экономической свободы кулаков в целом, однако от ярлыка «правого» это его уже не спасло.
Усилению позиций Сталина способствовало так называемое «Шахтинское дело». В середине 1928 года был организован открытый судебный процесс по сфабрикованному делу инженеров Донецкого угольного бассейна, объявленных «вредителями». Сталин открыто заявил, что по мере строительства социализма будет нарастать классовая борьба. Он подчеркнул, что планы индустриального развития сознательно занижены специалистами, а само строительство тормозится «вредителями». Своё влияние, отмечал Сталин, враги будут оказывать и на партию, внедряя в её ряды своих агентов. Избавление от «правой опасности» объявлялось условием победы социализма.
Летом, когда власти снова столкнулись с нехваткой продовольствия, Сталин возобновил чрезвычайные методы хлебозаготовок. На очередном пленуме ЦК, который проходил 4-12 июля 1928 года, Бухарин признал, что чрезвычайные меры себя оправдали, но им нельзя дать перерасти в систему военного коммунизма. Сталин доказывал, что политика нэпа зашла в тупик, что усиливающееся сопротивление «капиталистических элементов» провоцирует ожесточение классовой борьбы. По свидетельству Бухарина, сказанное Сталиным привело его в ужас – в своих выступлениях тот использовал термины опального троцкиста Е. А. Преображенского. Несмотря на это, ни сам Бухарин, ни его единомышленники не решились прямо критиковать Сталина, опасаясь, что их объявят «фракцией». В итоге пленум принял компромиссные резолюции: чрезвычайные меры оправдывались, но при этом, как и прежде, подчёркивался их временный характер. 16 июля, в соответствии с решениями пленума, власти запретили использовать ряд чрезвычайных мер, как-то: обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров и т. д. Все дела в отношении бедняков и середняков (но не кулаков) были закрыты. 19 июля Совнарком вынес постановление о строгом запрете чрезвычайных мер. Рыков и Бухарин попытались «выманить» у крестьян хлеб путём повышения закупочных цен, однако их замысел не удался: цены всё равно не могли обеспечить крестьянам приобретение дорогостоящих, а зачастую к тому же и некачественных, промтоваров.
11 июля Бухарин встретился с опальным Каменевым и вполне откровенно рассказал о противоречиях в Политбюро. Каменев зафиксировал содержание их разговора на бумаге. Бухарин оценивал разногласия между «правыми» и Сталиным как гораздо более серьёзные, чем те, что имели место между Сталиным и «левыми», и сетовал на то, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин «изменили» ему и предпочли Сталина. Последнего Бухарин называл «беспринципным интриганом, который всё подчиняет сохранению своей власти». Каменев послал запись разговора Зиновьева через своего секретаря, но тот довёл её содержание до Троцкого. Последний решил воспользоваться возможностью окончательно поссорить Сталина и Бухарина: троцкисты издали полученный текст в виде листовки и зимой его обнародовали. Сталин восстановил оппозиционеров в партии и постепенно вернул на важные посты: Каменев возглавил Научно-техническое управление ВСНХ, Зиновьев стал ректором Казанского университета, Пятаков – председателем Госбанка.
Наступление Бухарина
В сентябре 1928 года, вследствие неурожая на Украине и Северном Кавказе, государство снова столкнулось с нехваткой хлеба. В некоторых регионах пришлось вернуться к чрезвычайным мерам. В том же месяце ВСНХ опубликовал так называемые «контрольные цифры» – план экономического развития страны на предстоящий хозяйственный год. Основные затраты, согласно плану, следовало направить на развитие тяжёлой промышленности. Бухарин и его сторонники считали, что лишение средств лёгкой промышленности в пользу тяжёлой повлечёт за собой не выкуп продовольствия у крестьян в обмен на продукцию, а просто его изъятие. 30 сентября Бухарин опубликовал в «Правде» статью «Заметки экономиста» с изложением экономической программы оппозиции. Автор выступал за возврат к экономическим и финансовым мерам воздействия на рынок в условиях нэпа и защищал лёгкую промышленность, которая быстрее даёт прибыль. Политику Сталина и Куйбышева он критиковал под видом троцкизма – с Троцким, в отличие от Сталина, спорить было можно открыто, тем более что тот не мог ответить в прессе. До публикации «Заметок…» о разногласиях в партийном руководстве не было известно широкой аудитории, поэтому Сталин и его сторонники расценили этот шаг Бухарина как открыто антипартийное выступление. Тот, опубликовав статью, уехал в отпуск. Сталин, считавший свою позицию более уверенной, готовился публично дать отпор Бухарину, однако рукопись его ответа осталась неоконченной. 8 октября Политбюро осудило редакцию «Правды» за публикацию спорной статьи без ведома ЦК партии.
Вернувшись из отпуска, Бухарин долго спорил со Сталиным, заметив, что «не хочет драться, ибо драка вредна для партии, хотя для драки всё уже готово». Вместе с Рыковым и Томским они подали в отставку с поста членов Политбюро в знак протеста против кадровых чисток. Сталин заметил, что метод отставок – не большевистский, в итоге Рыков и Томский забрали заявления назад. Накануне ноябрьского пленума ЦК Бухарин составил проект резолюции, в котором говорилось, что генеральной линией партии является твёрдый курс на дальнейшую индустриализацию страны, но также отмечалась необходимость «подтянуть сельское хозяйство». Сталин изложил свои аргументы в развёрнутой речи на пленуме. Заступившись за Бухарина, он вновь раскритиковал «правого уклониста» Фрумкина и отметил, что точка зрения Бухарина – «далеко не «то же самое», что и позиция Фрумкина. Генсек выдерживал речь в примирительном тоне, подчёркивая единство в партийном руководстве. При этом он заявлял о необходимости срочно «догнать и перегнать передовые капиталистические страны в технико-экономическом отношении», дабы избавиться от угрозы экономической зависимости от них.
21 января 1929 года, выступая по случаю пятой годовщины со дня смерти Ленина, Бухарин напомнил, что основы отстаиваемой им экономической стратегии, заложил именно Ленин. Свой доклад он недвусмысленно назвал «Политическое завещание Ленина» (хотя о знаменитом «письме к съезду» в нём ничего не говорилось). Козырем Сталина в борьбе с Бухариным стало обнародование троцкистами содержания их июльского разговора с Каменевым. 27 января Каменев официально подтвердил подлинность разговора, а 30 января 1929 года Бухарину пришлось признать своё поведение ошибочным на Центральной контрольной комиссии ВКП(б). Листовку с разоблачающим его текстом он назвал «гнусной и провокационной прокламацией», но сам факт встречи и подлинность приведённых слов признал, правда, с оговоркой, что смысл их был искажён. Многих партийных лидеров это искренне возмутило. Для изучения троцкистской листовки создали комиссию ЦКК, куда вошёл и Бухарин. Встреча последнего с Каменевым была названа «фракционными переговорами», что бросало серьёзную тень на Бухарина. Сам партийный идеолог, а также поддерживавшие его Рыков и Томский, критиковали Сталина за «протаскивание лозунга дани», которое могло привести к новым трудностям при заготовках хлеба, однако при этом призывали к примирению. Резолюция ЦКК осудила поведение Бухарина как «фракционный акт», констатировав, что он «сползает на позицию И. Фрумкина».
Открытое наступление Сталина
В конце февраля, добившись организационной изоляции группы Бухарина и Рыкова, Сталин открыто объявил их, а так же Томского, лидерами «правого уклона» в рядах ВКП(б). Он обвинил однопартийцев во фракционной борьбе, в попытке выступить против курса партии. Решающая дискуссия между Бухариным и Сталиным произошла на объединённом пленуме ЦК и ЦКК в апреле 1929 года. После ожесточённых споров ЦК осудил «правый уклон». Ноябрьский пленум ЦК того же года объявил о «банкротстве позиции правых уклонистов». Когда исход противостояния был уже определён, лидеры «правых уклонистов» были названы по именам. Отношения между Бухариным и Сталиным серьёзно испортились. Генсек стал называть идеолога партии «прогнившим насквозь пораженцем и дохлым оппортунистом». В августе 1929 года началась открытая травля Бухарина и его «школы», а его статьи было запрещено публиковать в «Правде» без предварительного одобрения вышестоящими инстанциями. 26 ноября 1929 года Рыков, Бухарин и Томский неохотно признали ошибочность своих взглядов и правильность генеральной линии партии. Тем временем, плановые показатели «Пятилетки» были повышены, а в декабре был провозглашён «великий перелом», ознаменовавший собой прекращение политики нэпа.
Признание своих ошибок не помогло лидерам правой оппозиции сохранить влиятельные посты в партии и государстве: в 1929–1930 годах Бухарин, Томский, Угланов и Рыков поочерёдно вышли из состава Политбюро. Во второй половине 1930-х годов все они погибли.
Что сталин назвал правым уклоном в партии
Сразу же после VI конгресса разногласия в Политбюро вновь переместились на вопросы внутренней политики. В эпицентре этих разногласий теперь оказался вопрос о темпах и методах индустриализации СССР.
В 1927-28 хозяйственном году завершился период восстановления народного хозяйства, в течение которого промышленность работала главным образом на дореволюционном оборудовании, а сельское хозяйство - на старом инвентаре. В преддверии перехода к технической реконструкции всего народного хозяйства, Троцкий в 1925 году выдвинул прогноз, согласно которому после завершения восстановительного периода промышленная продукция будет возрастать ежегодно не менее чем на 15-18 %. В утверждённом же Политбюро первом варианте пятилетнего плана прирост промышленной продукции намечался с убывающей из года в год скоростью - от 9 до 4 %. «Преподносить к десятилетию Октябрьской революции такого рода крохоборческий, насквозь пессимистический план, - говорилось по этому поводу в контртезисах оппозиции к XV съезду, - значит на деле работать против социализма»[1].
Разработчики пятилетнего плана в подходе к задачам индустриализации руководствовались сформулированным Сталиным на XIV съезде положением, согласно которому переход к техническому перевооружению производства и строительству новых заводов потребует замедления темпов развития промышленности в силу недостатка капитальных вложений[2]. Эта установка была закреплена и в резолюции XV съезда, где подчеркивалась «опасность слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство»[3]. В решениях съезда отсутствовали показатели, предусмотренные первоначальными проектировками, подготовленными Госпланом и ВСНХ на первую пятилетку. В докладе на съезде Сталин назвал несколько более высокий показатель ежегодного прироста валовой продукции промышленности, чем те, которые содержались в этих проектировках, - 12 %.
Хотя первый год пятилетки начался 1 октября 1928 года, контрольные цифры продолжали прорабатываться в Госплане вплоть до апреля 1929 года. Не обладая планом на пятилетку, Политбюро приступило к обсуждению контрольных цифр на её первый год, которые должны были быть положены в основу текущей экономической политики. В ходе этого обсуждения сталинская группа круто поменяла свои прежние установки в вопросе о темпах развития промышленности, требуя их существенного увеличения.
Обеспокоенный этой новой стратегией сталинцев, Бухарин сделал попытку хотя бы частично вовлечь партию в обсуждение своих разногласий с ними, опубликовав 30 сентября в «Правде» обширную статью «Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года». В ней подчеркивалось, что партийная теория не дает ответа на «вопросы, жгучие и «больные», которые сверлят мозги многим и многим»[4].
Бухарин объявил отставание производства от роста потребностей своего рода преимуществом социалистического хозяйства, показателем того, что «общество действительно переходит к социализму, что рост потребностей является непосредственной двигательной пружиной его экономического развития, что производство становится средством . » Несмотря на последующую критику основных идей Бухарина, этот бухаринский тезис на долгие годы сохранялся в арсенале сталинистской и постсталинистской политэкономии, которая продолжала фактически исходить из бухаринского положения, согласно которому «новое соотношение между потребностями масс и производством» служит показателем того, что «производство догоняет всё время потребление масс, идущее впереди, являющееся основным стимулом всего развития»[5].
Главный пафос «Заметок экономиста» состоял в предостережении против чрезмерно высоких темпов индустриального развития. Для критики позиций сталинской фракции в этом вопросе Бухарин выбрал, казалось бы, безошибочный и многократно проверенный прием. Внешне он направил свое негодование против «троцкизма», используя для этого заявление Троцкого VI конгрессу Коминтерна, разумеется, не опубликованное в советской печати. Назвав это заявление «неслыханно клеветническим и кликушеским» документом, Бухарин с особым гневом обрушился на положение Троцкого, согласно которому ускорение темпов индустриализации необходимо прежде всего для преодоления отставания промышленности от рыночных запросов деревни. «Несмотря на несравненно более высокий свой, по сравнению с сельским хозяйством, технико-производственный тип, - писал Троцкий, - наша промышленность не только не доросла ещё до ведущей и преобразующей, т. е. до подлинно социалистической роли по отношению к деревне, но и не удовлетворяет даже и текущих товарно-рыночных потребностей, задерживая тем самым её развитие»[6].
Запальчивая бухаринская атака на эти идеи, как было нетрудно увидеть, маскировала критику Сталина, добивавшегося в то время значительного изъятия средств из сельского хозяйства (через чрезвычайные меры, политику цен и налогов) ради резкого увеличения капиталовложений в промышленность. Сталин, отчётливо это понимавший, добился принятия постановления Политбюро, указывавшего, что ввиду наличия спорных положений в «Заметках экономиста», редакция «Правды» не должна была публиковать эту статью без ведома Политбюро. Ещё до этого постановления ученики Бухарина Слепков, Астров и Марецкий были выведены из редколлегии «Правды» и заменены сталинскими «политкомиссарами» Круминым и Савельевым.
Через обновлённую «Правду» Сталин начал информировать партию о наличии в ней «правого уклона» пока ещё как некой безличной идеологической тенденции. 18 сентября 1928 года в «Правде» появилась инспирированная Сталиным передовая статья «Коминтерн о борьбе с правыми уклонами». Перед её публикацией Бухарин высказал решительные возражения против ряда её положений и предложил истолковать «полезную идею» о правом уклоне в том смысле, что этот уклон представляет тенденцию к бюрократическому перерождению некоторых звеньев аппарата, стремящихся свести политику к голому администрированию. Однако статья была опубликована в первоначальной редакции, отражавшей сталинскую трактовку правого уклона.
С этого времени «Правда», а вслед за ней и другие органы печати развернули шумную кампанию против «правого уклона». Только в «Правде» с 10 октября 1928 года до 18 ноября 1929 года (день, когда было опубликовано информационное сообщение о ноябрьском пленуме ЦК, довершившем разгром «бухаринцев»), появилось более 150 статей на эту тему. Хотя в конце 1928 - начале 1929 годов Бухарин ещё публиковал в «Правде» свои отдельные статьи с косвенной полемикой против Сталина, главный печатный орган партии стал идеологическим рупором политики сталинской группы.
Сам Сталин впервые изложил свое понимание «правой опасности» в специально посвящённом этой теме докладе на октябрьском пленуме МК и МКК. Сам этот форум был выбран для критики «правого уклона» далеко не случайно. Уже с начала 1928 года руководители Московского Комитета ВКП(б) во главе с Н. Углановым выступали против чрезвычайных мер и форсированных темпов индустриализации. Возникла возможность «смычки» бухаринской группы с руководством Московской партийной организации - главным оплотом правящей фракции в борьбе с левой оппозицией.
В марте-июле 1928 года по инициативе руководства МК состоялось несколько его встреч со Сталиным, на которых Угланов и его приверженцы расценивали положение в стране как критическое и высказывали обеспокоенность новым экономическим курсом ЦК. Ещё более резко эти вопросы ставились руководителями Московской организации на Пленумах МК. Осенью 1928 года Сталин перешёл в контрнаступление. На сентябрьском пленуме МК и МКК руководство столичной организации было обвинено в «замазывании правой опасности», вслед за чем в Москве прошла волна партийных собраний и партактивов, посвящённых борьбе с «правой опасностью».
Одновременно Сталин проводил личные встречи с руководителями МК и МКК, первыми секретарями райкомов партии столицы, которых он старался привлечь на свою сторону. Об остроте этих бесед говорит свидетельство дочери М. Н. Рютина, члена бюро МК и первого секретаря Краснопресненского райкома. По её словам, после встречи со Сталиным Рютин пришёл домой раздражённым, взволнованным и несколько раз повторил одну и ту же фразу: «Откуда он взялся? Действительно, этот повар будет готовить очень острые блюда»[7]. Эта характеристика Сталина, высказанная Лениным в узком кругу после избрания Сталина генсеком, была хорошо известна в партии, поскольку она часто приводилась Троцким в ходе внутрипартийной борьбы 1926-27 годов.
Путём закулисных интриг Сталин инспирировал слухи об Угланове и других руководителях Московской парторганизации как «правых», ведущих борьбу против ЦК. Своего рода ответом на эти слухи стало выступление Угланова в «Правде» с письмом «Ко всем членам Московской организации ВКП(б) о ближайших задачах». В этом письме, наряду с требованиями усилить борьбу против «остатков троцкистской оппозиции» и правых элементов, не видящих кулацкой опасности, содержалось требование свободы внутрипартийной критики и ликвидации методов, при которых «самостоятельная мысль и всякое критическое замечание заранее отбрасываются как «уклон», «бузотерство» и т. д.»[8].
Это письмо Угланова, единогласно одобренное на бюро МК, послужило поводом для созыва нескольких совещаний в МК, на которых Угланов и поддерживавшие его руководители районных партийных организаций Москвы были обвинены в «примиренчестве» к правому уклону. Вслед за этим 18-19 октября был созван внеочередной пленум МК и МКК. В начале его работы Угланов заявил, что попытка «изобразить нас, старых большевиков, . оппортунистами, политическими банкротами, - это, товарищи, не пройдёт». Признавая важность вопроса о правой опасности, он подчеркнул, что ещё важнее «дать программу и ясно осветить задачи нашего хозяйственного строительства» и сосредоточить внимание на развертывании внутрипартийной демократии[9].
На следующий день Сталин прибыл на пленум и выступил на нем с обширным докладом, в котором назвал основные признаки «правого уклона»: выступление против борьбы с кулаком и за снижение темпов индустриализации. При этом он представлял дело таким образом, что опасность заключается в самой этой идеологии, а не в конкретных её выразителях.
Касаясь требований делегатов пленума назвать носителей «правой опасности», он заявил, что такие «носители» были выявлены в низовых партийных организациях во время хлебозаготовительного кризиса и тогда же вычищены из партии. Однако их ещё можно найти, «если покопаться хорошенько в советском и кооперативном аппарате», в уездных и губернских партийных организациях. Что же касается ЦК, то, по словам Сталина, в нем имелись лишь «некоторые, правда, самые незначительные, элементы примиренческого отношения к правой опасности», а «в Политбюро нет у нас ни правых, ни «левых», ни примиренцев с ними». На основании этого утверждения Сталин «со всей категоричностью» потребовал «бросить сплетни, распространяемые недоброжелателями партии и всякого рода оппозиционерами, о наличии правого уклона или примиренческого отношения к нему в Политбюро нашего ЦК»[10].
По логике доклада Сталина получалось, что правые «колебания и шатания» сильнее всего проявляются в «верхушке» Московской организации. В этой связи Сталин поддержал «самокритику снизу» районных организаций Москвы, которые, по его словам, потребовали преодоления этих «шатаний». В соответствии с такой установкой некоторые руководящие работники МК вынуждены были выступить на пленуме с признанием своих «ошибок». В постановлении пленума руководство МК обвинялось в «неясной постановке вопроса о правой опасности, недостаточном отпоре правому уклону и примиренчеству с ним».
Несколько руководителей московской организации были освобождены от обязанностей членов бюро МК. Спустя месяц очередь дошла до Угланова и второго секретаря МК Котова, которые были заменены Молотовым и Бауманом. Были смещены со своих постов и секретари нескольких московских райкомов.
Вся эта чистка происходила в условиях, когда среди московских коммунистов продолжали ходить слухи о разногласиях в партийных верхах. В конце 1928 года докладчикам на партийных собраниях часто присылались записки с вопросами: «Скажите, какие имеются разногласия в Политбюро и как они отражаются на решении сложных вопросов в политике партии?» «Скажите, как серьезно на пленуме был спор между Сталиным и Бухариным и из-за чего он произошёл?»[11].
Все попытки наиболее радикально настроенных «правых» из московской организации привлечь своих «вождей» к сопротивлению сталинской чистке не увенчались успехом. Когда Рютин в сентябре 1928 года заявил Томскому о необходимости партийной дискуссии, тот не дал ему никакого ответа, отделавшись шуткой: «Единственного вижу из головки Московской организации, который не потерял голову». Спустя некоторое время Рютин, Угланов и Куликов посетили больного Бухарина, которого они застали в состоянии полной деморализации. В ответ на просьбу посоветовать, как действовать дальше, Бухарин, по словам Рютина, «расплакался и очень отрицательно отозвался о политике Сталина. «Я сейчас чувствую себя буквально обмазанным с головы до ног говном», - сказал он и снова расплакался . Так мы не получили никакого совета от т. Бухарина»[12].
Успешно проведённая сталинцами чистка московского аппарата - главной опоры бухаринской группы - предшествовала ноябрьскому пленуму ЦК, на который был вынесен вопрос о контрольных цифрах на 1928/29 хозяйственный год. В ходе подготовки этого вопроса в комиссии Политбюро Бухарин, Рыков и Томский подали в отставку, но вскоре отказались от неё и согласились с максимальным налоговым обложением кулака и с планированием высоких темпов развития промышленности. После того, как выдвинутое впервые Бухариным обвинение большинства Политбюро в политике военно-феодальной эксплуатации крестьянства было «отвергнуто при общем хохоте членов комиссии», Сталин добился единогласного принятия резолюции о контрольных цифрах и решения о том, чтобы «все члены Политбюро декларировали как на ноябрьском пленуме ЦК, так и вне его единство и отсутствие разногласий внутри Политбюро»[13]. Таким образом, ноябрьский пленум ЦК, в отличие от предшествующего, июльского пленума прошёл в «мирной» обстановке, рядовые члены ЦК не узнали о продолжающемся обострении разногласий в Политбюро.
Незадолго до пленума вопрос о темпах индустриализации обсуждался на заседании Совнаркома, на котором Рыков пытался отстоять тезис о сохранении рыночного равновесия. В ответ на это председатель ВСНХ Куйбышев заявил, что «несоответствие между спросом и предложением толкает промышленность на быстрое развитие, оно свидетельствует о росте благосостояния являясь стимулирующим моментом для индустриализации»[14]. Таким образом, Куйбышев использовал для полемики с Рыковым один из главных тезисов бухаринской статьи «Заметки экономиста».
Ноябрьский пленум заслушал доклады Рыкова, Кржижановского и Куйбышева, в которых закреплялась установка на резкое увеличение капиталовложений в тяжёлую индустрию. Эта установка, равно как и объяснение экономических трудностей «бешеным сопротивлением» кулака и нэпмана были поддержаны всеми участниками пленума.
Сталин выступил на пленуме с речью «Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б)», опубликованной 24 ноября в «Правде». В этой речи он утверждал, что правый уклон «нельзя пока ещё рассматривать как нечто оформившееся и выкристаллизовавшееся, хотя он и усиливается в партии. Он только оформляется и кристаллизуется». Сталин заявил, что «основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас на данной стадии метод развернутой идеологической борьбы», и осудил некоторых членов ЦК за то, что у них «имеется неудержимое желание поскорей поснимать с постов тех или иных выразителей правого уклона. Но это не решение вопроса, дорогие товарищи»[15].
Следуя уже хорошо отработанной им тактике: скрывать от рядовых членов ЦК разногласия в Политбюро вплоть до наиболее выгодного для него момента - Сталин заявил на пленуме об абсолютной ложности «тех слухов, которые то и дело распространяются в наших рядах всякими недоброжелателями, противниками и врагами нашей партии. Я имею в виду слухи о том, что будто бы у нас, в Политбюро, имеются правый уклон, «левый» уклон, примиренчество и черт знает ещё что». Сославшись на единогласное принятие тезисов о контрольных цифрах, Сталин патетически воскликнул: «Пусть эти тезисы послужат ещё одним, сотым или сто первым доказательством того, что мы все в Политбюро едины»[16].
Основной мишенью для характеристики «физиономии» правого уклона Сталин избрал Фрумкина, направившего в ноябре новое письмо в ЦК, в котором говорилось о неизбежной деградации сельского хозяйства при сохранении существующей политики в деревне. Объектом сталинской критики стали положения Фрумкина о том, что «деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас», что «установка, взятая в последнее время, привела основные массы середняка к беспросветности, к бесперспективности», что не следует «вести расширение совхозов в ударном и сверхударном порядке», что «мы не должны мешать производству и кулацких хозяйств, борясь одновременно с их кабальной эксплуатацией»[17]. Хотя эти положения обнаруживали явную связь с идеями «Заметок экономиста», Сталин не только умолчал о своем отношении к этой бухаринской статье, но даже заявил: «Фрумкин любит вообще хватать за фалды тех или иных членов Политбюро для обоснования своей точки зрения. Вполне возможно, что он и в данном случае постарается схватить за фалды Бухарина, чтобы доказать, что Бухарин говорит «то же самое» в своей статье «Заметки экономиста». Но Бухарин говорит далеко не «то же самое». Бухарин поставил в своей статье отвлечённый, теоретический вопрос о возможности или об опасности деградации. Говоря отвлечённо, такая постановка вопроса вполне возможна и закономерна. А что делает Фрумкин? Он превращает абстрактный вопрос о возможности деградации в факт деградации сельского хозяйства»[18].
По-прежнему используя свою излюбленную тактику «борьбы на два фронта», Сталин, наряду с критикой «правой опасности», упомянул на пленуме и об опасности тенденций к «сверхиндустриализации» и превращению чрезвычайных мер в постоянный курс партии, естественно, приписав эти тенденции «троцкизму»[19*]. В этой части своей речи Сталин, по существу, опроверг свои многочисленные прежние заявления о «ничтожности троцкистских сил», основанные на фальсифицированных данных о голосовании в дискуссии перед XV съездом. Назвав официальную цифру, согласно которой против платформы ЦК голосовало менее четырёх тысяч человек, и выслушав реплику из зала «десять тысяч», Сталин не только согласился с этой поправкой, но и добавил: «Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания. Это те самые троцкистские элементы, которые не вышли из партии и которые, надо полагать, не освободились ещё от троцкистской идеологии. Кроме того, я думаю, что часть троцкистов, оторвавшаяся потом от троцкистской организации и вернувшаяся в партию, не успела ещё распроститься с троцкистской идеологией и тоже, должно быть, не прочь распространять свои взгляды среди членов партии. Наконец, мы имеем факт некоторого возрождения троцкистской идеологии в некоторых организациях нашей партии. Соедините всё это вместе, и вы получите все необходимые элементы для того, чтобы иметь в партии уклон к троцкизму»[20].
Вопреки введённому в партийный обиход тезису о правой опасности как главной на данном этапе, Сталин превосходно понимал, что реально основную опасность для него продолжают представлять «троцкисты», в значительной своей части не склонные с такой лёгкостью, как «правые», идти на «гнилые компромиссы». Хотя Сталин и заявил на пленуме: «Одно дело - кадры троцкистов арестовать или исключить из партии. Другое дело - с идеологией троцкизма покончить. Это будет труднее»[21], он отнюдь не собирался идти по второму, «трудному» пути - борьбы с «троцкизмом» идейными средствами. В свою очередь большинство «троцкистов», несмотря на все ужесточавшиеся полицейские репрессии, не обнаруживали склонности к капитуляции перед Сталиным.